Революционная Россия и военный вопрос: от Севастополя до Цусимы

В то же время М.А. Бакунин, как и большинство народников, считал, что русский народ, в отличие от властей, чужд захватническим войнам: «Россия не есть жаждущая завоеваний нация, она есть жадная до завоеваний государство»[306]. Поэтому он рассчитывал, что как крестьянам, так и солдатам будет понятна и близка антивоенная риторика радикалов. В частности, размышляя о перспективах революционной борьбы в России, М.А. Бакунин утверждал, что «половина войска в случае восстания дезертировало бы и присоединилась к инсургентам»[307]. Причины тому он видел в тяжелых условиях службы рядовых, произволе начальства, сочувствии нижних чинов делу освобождения крестьян.

Молодые радикалы в России имели схожие взгляды, однако желали видеть армию в качестве организованной силы соучастницей грядущего народного восстания. В своем манифесте-прокламации «Молодая Россия» П.Г. Заичневский одной из движущих сил революционного переворота полагал армию, принявшую сторону народа: «Мы надеемся на войско, надеемся на офицеров, возмущенных деспотизмом двора, той презренной ролью, которую они играли и теперь еще играют, убивая своих братьев поляков и крестьян, повинуясь беспрекословно всем распоряжениям государя»[308]. Обращаясь к крестьянам, Заичневский утверждал, что народное выступление непременно должно быть подкреплено вооруженный силой: «Я им указывал на безрассудство возмущения без оружия и говорил, что, как бы ни многочисленна была толпа безоружных, ее всегда разгонят несколько десятков солдат. Для успеха оружия нужно оружие, а оно - в городах»[309]. Как пример выступления, совершенного без вооруженной поддержки и поэтому лишенного перспектив, он приводил народные волнения в селе Бездна.

Идеологи революционного народничества обратили внимание на ту решающую функцию, которую в эксплуататорских государствах выполняет аппарат насилия. Например, П.Л. Лавров отмечал, что политические режимы современных европейских стран существуют, опираясь на «войско, на полицию, на тюрьмы»[310], причем армия выступает не только инструментом власти, но является источником экономического господства правящего класса. Лавров приводил наблюдения известного своей антивоенной позицией английского политика Дж. Брайта, согласно которым британская армия является «громадной системой государственного пособия на дому для английской аристократии»[311]. Исходя из этих соображений, П.Л. Лавров считал, что реформирование российской армии приведет к уменьшению численности постоянно служащих и создаст возможность сократить расходы на содержание войска.

М.А. Бакунин генетической чертой реакции считал «опору на военную силу», «торжество военной силы»[312]. Так, рассматривая Пруссию при Фридрихе Вильгельме III, он приходит к выводу о двух возможных путях развития страны: «Один, по крайней мере, с виду, более народный, другой чисто государственный и военный). Первый заключался в формировании конституционных свобод, второй - в свертывании демократических реформ, в “совершенствовании внутренней администрации и войска ввиду будущих возможных завоеваний”. “Преобладание восторженного чувства военного и политического национального торжества” привело к выбору второго пути. Армия превратилась в инструмент подавления общественного недовольства, неотъемлемой чертой внешней политики страны стали завоевательные войны. Типичным офицером стал “человек, соединяющий в себе ученость с хамством, а хамство с храбростью, строгую исполнительность с способностью инициативы, регулярность с зверством и зверство с своеобразною честностью”. Его главная задача - “муштрование солдат”»[313].

Внимание революционных народников привлекало военное противостояние Франции и Пруссии. В письме Г.А. Лопатину П.Л. Лавров обличал обе стороны за агрессивную внешнюю политику, называя их «сражающимися крысами»[314]. М.А. Бакунин писал, что война 1870-1871 гг. выгодна только правительственным кругам, поэтому призывал французских солдат «сломать дисциплину и разрушить теперешнюю организацию регулярных войск»[315].

По общему убеждению, бытовавшему в революционно-демократической среде, в случае успеха народного восстания прежняя армия не могла быть сохранена, так как ее основы противоречили идеалам освобождения не только в институциональном, но и в нравственном смысле. П.А. Кропоткин предлагал «после дезорганизации нынешнего правительства» распустить «бывших солдат по домам»[316].