Революционное богатство

Многие критики науки не признаются в желании ее уничтожить и не оспаривают того, что составляет ее сущность, — методологии. Они лишь сетуют на то, что только три процента исследований в области фармацевтики, например, направлены на поиск лекарств против болезней, распространенных среди бедноты. Или на то, что на поиск лекарств против мужских болезней тратится больше средств, чем на лекарства для лечения женских заболеваний. Или на негуманное обращение с животными при исследованиях в таких далеко не жизненно важных областях, как косметическая продукция. Или на то, что слишком большая часть научного сообщества занята созданием нового оружия. Все эти обвинения абсолютно обоснованны. Если эта критика будет учтена, это пойдет только на пользу науке.

Критики также вполне справедливо сетуют на то, что, несмотря на свой имидж, наука не является, да и не может являться полностью бескорыстной. Некоторые феминистки упрекают ее за то, что она по своей природе андроцентрична и маскулинизирована. Гуманитарии предъявляют ей счет за позитивистский, количественный подход и отрицание интуиции. Идут дебаты на тему о том, нельзя ли создать альтернативную, феминистскую науку, не основанную на сциентистских методах.

Свои требования выдвигают и поп-спиритуалисты Нью-эйдж и прочие приверженцы оккультных учений. Пройдитесь по любому торговому кварталу, и непременно увидите магазин, предлагающий широкий ассортимент книг Нью-эйдж, курения и амулеты. Любому, кто захочет открыть такой магазин, надо просто зайти в Интернет: тут же обнаружится 1200 оптовых фирм, предлагающих 4000 разновидностей товаров, относящихся к колдовству и магии. Один онлайновый распространитель предлагает 900 постеров по 40 категориям Нью-эйдж: астрологии, чакрам, божествам, колдовству, хиромантии, картам Таро, шаманизму, ангелам, йоге, китам, дельфинам, цыганам, египтянам, дзен-буддизму и многому другому.

Вся наша культура настолько погрязла в паранормальном, оккультном и иррациональном, что журнал «Нью-Йорк» посвящает свою обложку «оккультному Нью-Йорку» и «сверхъестественным суперзвездам большого города». На обложке изображена ладонь, испещренная словами «ясновидящие… медиумы… телепаты… мистики… шаманы».

Нью-эйдж охватывает множество видов практики и верований, но, вообще говоря, шизофренически относится и к науке, и к религии.

Согласно формулировке, данной Вутером Ханеграаффом в его магистерской работе «Религия Нью-эйдж и западная культура», Нью-эйдж — это система убеждений, которая «не отрицает ни религию и духовность, ни науку и рациональность», претендуя на соединение того и другого в «высшем синтезе». Однако бесконечное взывание к «существам высшего уровня» и представление реальности как о нематериальной проекции наших верований оказывается путаницей язычества, шаманства, «жизни после жизни» и обещаний блаженства; нам предполагается поверить в некие научно непроверяемые и нефальсифицируемые утверждения.

Лас-Вегас как ролевая модель

Еще одна атака на науку как фильтр истины исходит от постмодернизма, мутной французской философии, которая на протяжении последних десятилетий начала проникать на гуманитарные факультеты и даже в бизнес-школы всюду — от США и Европы до Латинской Америки и Южной Кореи. Бизнесменам внушали, что они должны принять «постмодернистский менеджмент». Им предлагают системы передачи данных для «постмодернистских ПМБ (предприятий малого бизнеса)»; В Лондонском университете или университете Саймона Фрейзера в Канаде студентам предлагают курсы «бизнес-этики постмодерна». И кроме того, им настоятельно рекомендуют поехать в Лас-Вегас, чтобы увидеть постмодернистскую «ролевую модель бизнеса».

Постмодернизм (или ПОМО) не играл бы сегодня столь большой роли — его место могли бы занять другие версии обскурантизма, — если бы не его атаки на саму истину.

Пытаясь дискредитировать науку как способ проверки истины, постмодернисты говорят, что научные истины не универсальны, и в этом есть свой резон. Многие ученые с этим согласятся. Поскольку мы не знаем границ Вселенной, в которой живем, и, возможно, не сможем никогда их узнать, то и не можем логически доказать универсальность чего бы то ни было.

Как и критики науки из лагеря феминистов и прочих, постмодернисты также правы, когда говорят о том, что научные истины не являются абсолютно нейтральными. В конце концов, деньги часто определяют сферы и цели исследований, выбор темы, которой займется ученый, гипотезы; которые он выдвигает, и даже язык, на котором он сообщает о полученных результатах.

Но это именно тот случай, когда аргументы оказываются не столько «наполовину истинными», сколько «наполовину ложными». Нам говорят, что все истины относительны, а потому ни одно объяснение чего бы то ни было не может быть лучше другого. Однако вопрос следует сформулировать так: «Лучше для чего?» Если мы хотим полететь на самолете в Мюнхен или на остров Мауи, то кого хотим увидеть в кабине самолета — компетентного, опытного пилота или лучшего в мире флориста-аранжировщика?