Революционное самоубийство

Когда Гэрри приступил к перекрестному допросу свидетеля Хинса, в его показаниях обнаружилось немало противоречий и вопросов, оставшихся без ответа. Хинс постоянно твердил, что он не видел пистолета в моей руке, и в то же время он говорил о том, что я развернулся и начал стрелять. Он так и не смог сказать, кто же попал ему в руку, хотя он сам утверждал, что стрелял в меня, когда я повернулся к нему лицом. Он не стал утверждать, что я стрелял в него, хотя вообще-то полицейских учат замечать такие вещи, как пистолет в руке подозреваемого. Хинс не смог толком описать одежду Мак-Кинни. Некоторые подробности в его показаниях противоречили описанию Генри Гриера, водителя автобуса.

В показаниях Хинса нашлось самое слабое место, на которое Гэрри мастерски обратил внимание присяжных. И почему, спрашивается, Хинс повернулся к Мак-Кинни спиной, поверив последнему на слово, что он не вооружен? Если принять во внимание тот факт, что оклендская полиция не доверяла всем без разбору «Черным пантерам» и ненавидела их, если учесть, что Мак-Кинни, которого Хинс не знал и который разъезжал в одной машине с министром обороны «Черных пантер», мог с большой вероятностью тоже быть членом партии «Черная пантера», становится непонятным, как мог Хинс оставить себя беззащитным, тем более, если он не понимал, откуда шли выстрелы. Как предположил Гэрри в ходе перекрестного допроса Хинса, Хинс повернулся к Мак-Кинни спиной, поскольку его больше волновало то, что будет делать Фрей. В полицейских кругах Фрей был известен как человек, испытывавший потребность в патрулировании негритянской общины. Он был хуже обычного копа, и это делало его чрезвычайно опасным.

Из показаний Хинса и инструкций, данных ему прокурором, стало ясно, что были приложены колоссальные усилия, чтобы избежать любого намека на то, что Фрей и Хинс стреляли друг в друга. Первый вопрос, который Чарльз Гэрри адресовал свидетелю на перекрестном допросе, звучал так: «Вы стреляли в офицера Фрея и убили его?» Хинс сказал, что нет. И все же несколько фактов указывали именно на это, и все попытки Хинса увильнуть от этого признания не помогали обвинению. К примеру, Хинс особенно упирал на то, что выстрелил в меня лишь после того, как, по его словам, мы с Фреем расцепились, подравшись около машины. Более веские доказательства были получены из отдела баллистической экспертизы при полицейском участке. Эксперты пришли к выводу о том, что пли, которые попали и в Фрея, и в Хинса, были выпущены из полицейских револьверов. Это были свинцовые пули без медных оболочек в отличие от двух девятимиллиметровых гильз, найденных на земле на месте перестрелки. Показания экспертов повредили обвинению, потому что Дженсен с самого начала утверждал, что я стрелял в Хинса и Фрея из своего пистолета тридцать восьмого калибра, пули которого совпадали с обнаруженными гильзами. Естественно, этот мифический пистолет нигде не нашли.

В конечном счете, показания Хинса мало что дали обвинению. На втором слушании его речь стала еще запутанней, а на третьем он вообще не мог объяснить несоответствия в своих показаниях. Потом он все-таки сломается и признает, что видел «третью силу» в перестрелке. Но даже первое выступление Хинса с показаниями было настолько расплывчатым и противоречивым, что его трудно было принять всерьез.

Поэтому показания чернокожего Генри Гриера, одного из главных свидетелей обвинения, были крайне важны. Это был единственный человек, за исключением Хинса, который утверждал, что во время перестрелки у меня был пистолет. Гриер был водителем автобуса и работал в Окленде, в компании, обеспечивающей перевозки пассажиров между Аламедой и Контра-Костой. Согласно его показанием, около 5.00 утра 28 октября 1968 года он вел автобус по Седьмой-стрит, потом остановился и в ярком свете фар увидел, как стреляли в Хинса и Фрея. За происходящим он наблюдал с расстояния примерно в десять футов или меньше. Когда Дженсен попросил свидетеля опознать стрелявшего человека, Гриер покинул место для дачи показаний, подошел к тому месту, где со своими адвокатами сидел я, и положил руку мне на плечо.