У меня нет ни малейшего сомнения в том, что революция победит. Прогрессивное человечество будет праздновать победу, захватит власть, поставит под свой контроль средства производства, навсегда избавится от расизма, капитализма, реакционного стремления жить одной большой коммуной — реакционного самоубийства. Люди отвоюют для себя новый мир. С другой стороны, стоит мне задуматься о судьбах конкретных участников революции, я ловлю себя на мысли о том, что не могу с уверенностью говорить об их спасении. Тем, кто делает революцию, необходимо принять этот факт как данность, особенно чернокожим революционерам в Америке: свойственные колониальному обществу порочные порядки подвергают их жизнь постоянной опасности. Рассматривая возможные сценарии, по которым мы должны строить свою жизнь, мы без труда можем согласиться с идеей революционного самоубийства. Здесь мы расходимся с белыми радикалами. Они-то не сталкивались с геноцидом.
Проблемой еще более серьезной и требующей немедленного решения, является сохранение мира в целом. Если мир не изменится, всем людям, живущим на Земле, своей алчностью, жестокостью и желанием эксплуатировать будет угрожать такой могущественный организм, как Американская империя. Соединенные Штаты ставят под угрозу собственное дальнейшее существование и судьбу всего человечество. Если бы американцы только знали, какие бедствия и катастрофы ждут мир в будущем, они завтра же кардинально изменили свое общество, хотя бы ради самосохранения. Партия «Черная пантера» — это авангард революции, призванной избавить нашу страну от непосильного и разрушающего бремени собственной вины. Наша цель заключается в достижении подлинного равенства и создании условий для творческой деятельности.
Находятся такие люди, которые оценивают нашу борьбу как выражение суицидальной тенденции среди чернокожих. Ученые и академики, в частности, быстро поспешили выступить с подобным утверждением. Им не удается почувствовать разницу. Прыжок с моста вниз головой — это далеко не то же самое, когда человек решает бороться за уничтожение подавляющей силы, исходящей от целой армии. Если исследователи называют наши действия суицидальными, им следует быть логичными до конца и описывать все революционные движения, случившиеся в истории человечества, в таком же ключе. Следовательно, самоубийцами можно назвать и американских колонистов, и участников Французской революции конца XVIII столетия, и русских в 1917 г., и варшавских евреев,[7] и кубинцев, Фронт национального освобождения, жителей Северного Вьетнама, т. е. всех людей, когда-либо сражавшихся против безжалостной и могущественной силы. Опять же, если сделать «Черных пантер» символом суицидального порыва негров, то мы придем к выводу о суицидальной сущности всего третьего мира, ибо третий мир изо всех сил старается сопротивляться правящему классу Соединенных Штатов и, в конечном счете, одержать над ним верх. В том случае, если заинтересованные исследователи намереваются продолжать свой анализ дальше, они должны договориться с четырьмя пятыми населения планеты, которые горят желанием навсегда выйти из-под власти империи. С этой точки зрения, из третьего мира, похожего на самоубийцу, можно было бы сделать убийцу, несмотря на то, что убийство есть незаконная форма жизни, а также на то, что третий мир действует исключительно в оборонительных целях. Не перевернута ли монета обратной стороной? Не похоже ли правительство США на самоубийцу? Я полагаю, что так и есть на самом деле.
С учетом всех вышеуказанных дополнений, понятие «революционное самоубийство» перестает быть упрощенным, каким оно могло показаться вначале. В процессе выработки этого термина, я взял два знакомых всем слова и соединил их, чтобы в итоге получить словосочетание с доселе неизвестным смыслом, эдакий неологизм, где слово «революционное» наполняет слово «самоубийство» новым содержанием. Таким образом возникает идея, в которой скрыто множество различных измерений и значений и которая применима к осмыслению сегодняшней новой и сложной ситуации.
Мое тюремное заключение является хорошим примером осуществления революционного самоубийства на практике, потому что тюрьму можно рассматривать в качестве уменьшенной копии внешнего мира. С самого начала я стал оказывать открытое неповиновение тюремным властям, отказываясь сотрудничать с ними. В результате меня посадили под замок, причем в одиночную камеру. Шли месяцы, а я оставался непоколебим. Администрация тюрьмы решила оценивать мое поведение как попытку самоубийства. Мне твердили, что рано или поздно я сломаюсь от напряжения. Но я не сломался и тем более не отступил от своих взглядов. Я стал сильным.