Революционные народники. Книга для учащихся старших классов

Действительность революционной работы была гораздо более прозаической, чем в легендах, и куда более сложной. Перовская и впрямь отвечала за сношения с арестованными товарищами, однако никаких чудес ей делать не довелось. Правда, записки и из тюрьмы, и с воли доходили до адресатов аккуратно, как и передачи в тюрьму. Кроме того, Софья Львовна являлась одной из самых активных пропагандисток на рабочих окраинах Петербурга. После, в 1872 г., была учительницей в Тверской и Самарской губерниях, оспопрививательницей, внимательно знакомящейся с жизнью и настроением крестьян; и вновь – пропаганда среди рабочих Петербурга. В 1873 г. – арест, освобождение. В 1878 г. – новый арест, оправдание по процессу «193-х», вновь арест и переход на нелегальное положение. Обычный путь русского революционера 1870-х гг. За что же так любили и уважали именно Перовскую, почему перед ней и ее памятью восторженно преклонялась молодежь 1880 – 1890-х гг.?

Прежде всего, наверное, за редкую цельность взглядов и поступков.

«Всякая неискренность, фальшь, особенно противоречие между словом и делом, выводили ее из себя и вызывали с ее стороны реплики, иногда и очень суровые».

Согласно взглядам эпохи и своим, Перовская была великим аскетом, ходила по-мещански повязанная платком, в ситцевом платье… Это отнюдь не являлось для нее театральным нарядом, какой-то нигилистической формой. Одежда, как и все остальное, была для Софьи Львовны принципиальным выражением ее взглядов. В.Н. Фигнер вспоминает:

«…вот характерный образчик ее отношения к общественным деньгам. В один из мартовских дней она обратилась ко мне: „Найди мне 15 рублей взаймы. Я истратила их на лекарство – это не должно входить в общественные расходы. Мать прислала мне шелковое бальное платье; портниха продаст его, и я уплачу долг“».

Ее отличали величайшая скромность и полное растворение в деле, которому она служила. На вопрос своего любимого товарища М. Фроленко («Михайлы»), как ей удалось бежать по дороге в ссылку, Перовская бросила коротко: «Просто». На самом деле история побега стоит того, чтобы ее рассказать.

Из Приморского (Крым), где ее арестовали в доме матери, до Москвы Перовская ехала поездом без пересадок в сопровождении двух жандармов. В Москве ее сдали приставу; ночевала Софья Львовна в подвале Тверской части. Отоспалась в поезде до Чудова, откуда с двумя новыми конвоирами надо было добираться до Повенца на перекладных. Вояки-конвоиры ей на этот раз попались ушлые: решив сэкономить прогонные деньги, они задумали от Волхова до Повенца в Олонецкой губернии плыть пароходом (так было ближе, удобнее, а главное – дешевле).

Нужный пароход отправлялся только на следующий день, и теперь многое зависело от того, где их разместят на ночь. Заночевать пришлось на вокзале, в отдельной комнатке: диван, круглый столик, стул – больше ничего, при всем желании, не втиснешь. Перовская попросила конвоиров купить ей еды и поужинать вместе с ней. Пожалуй, первый и последний раз она играла роль этакой девочки-отличницы, неизвестно как оказавшейся замешанной в «дело о пропаганде». После ужина легли спать: Софья Львовна – на диване, один из конвоиров – у порога, другой – дежурил, сидя в комнате на стуле. Через два часа (было около 1 часа ночи) дежурный сменился, а поезд на Москву, как заметила Перовская, уходил в 2.40. Она лежала не шевелясь и мысленно умоляла солдата заснуть. Наконец голова дежурного свесилась на грудь…

Софья Львовна осторожно спустила ноги на пол, сделала из пальто и чемоданчика «человеческую фигуру» на диване и, укутавшись в платок, выскользнула в коридор. Поезд она ожидала под железнодорожным мостом, в полной темноте. План ее был прост: броситься к вагону в последний момент перед отходом поезда – со ступенек кондуктор побоится ее сталкивать. Действительно, поворчав на «деревенщину» (такова была новая маска Перовской), кондуктор довез ее до Чудова. В тот же день она была в Петербурге.

О себе она рассказывать не любила. Вообще в ее натуре соединялись женственная мягкость и мужская суровость, умение обдумать ситуацию и действовать быстро, по обстоятельствам. Один из товарищей говорил о Перовской: «Кремень – холодный он, а ударишь по нему – искры сыпятся».

Подтверждая это мнение, С. Степняк-Кравчинский восхищенно писал: