Революционный террор в России, 1894—1917

Таким образом, террористические акты стали нормой не только для рядовых, но и для самых видных деятелей партии, которые, не задумываясь, отдавали приказы об убийствах, когда считали их целесообразными. По крайней мере в одном случае большевики убили изменника на основании прямого приказа Красина[75]. Более того, большевистские лидеры видели в убийстве средство разрешения проблем в их собственном кругу. Когда В.К. Таратуту (Виктора), одно время бывшего членом ЦК большевиков, обвинили в компрометации фракции своим аморальным поведением, Красин, как сообщают, открыто заявил, что, если скандальное поведение Таратуты станет достоянием общественности, он прикажет кому-нибудь его убить[76].

Для большевиков терроризм оказался эффективным и часто используемым на разных уровнях революционной иерархии инструментом. Как и для многих эсеров, чьи террористические действия Ленин справедливо называл серией единоличных актов[77], террористическая деятельность большевиков в большей части имела мало общего с идеологическими принципами и целями партии. Большевистский террор стал просто еще одним полезным орудием в арсенале, используемым отдельными радикалами и целыми группами, так как в революционной борьбе все средства казались хороши. Как выясняется, большевики имели достаточно оснований утверждать, что они «не остановятся ни перед чем»[78].

Терроризм на практике: Меньшевики

С самого начала меньшевики последовательно отвергали терроризм как метод политической борьбы, по край-ней мере на центральном партийном уровне. В отличие от Ленина, который пытался подвести под далеко не научные практические действия основательную теоретическую базу, такие видные меньшевики, как Павел Аксельрод, Федор Дан и Юлий Мартов, никогда не позволяли прагматическим соображениям изменить их принципиальное мнение о вреде индивидуальных актов насилия. Мартов был особенно ярым противником терроризма и прилагал все усилия, чтобы удержать социал-демократов от политических убийств и экспроприации, неоднократно и недвусмысленно демонстрируя свое неприятие террористических нападений[79].

Это не означало, однако, что меньшевики не учитывали значения крупных террористических актов как средства повышения политического престижа революционной организации. Понимая, как много выиграла ПСР после убийства Сипягина, «Искра» посвятила много страниц тому, чтобы доказать, что Балмашев действовал независимо от Боевой организации, которая незаконно присвоила связанную с этим честь[80]. Меньшевики также признавали пользу политических убийств для общих революционных целей. Многие активисты фракции вместе со всеми радикалами праздновали успешное убийство Сипягина и особенно смерть ненавистного Плеве, видя их важное значение в общей борьбе с силами реакции[81].

Считая, что террористы заблуждаются в своем убеждении о совместимости террора с марксизмом, лидеры меньшевиков отнюдь не видели в боевиках врагов революции и во многих случаях высказывали свое восхищение такими последовательными сторонниками терроризма, как «героический Григорий Андреевич Гершуни»[82]. Более того, после многочисленных убийств государственных и военных деятелей после 1905 года ортодоксальные марксисты оправдывали террористов и публично заявляли о полной ответственности правительства за кровопролития в России[83].

Некоторые меньшевики не были так тверды в своей антитеррористической политике, как большинство их лидеров. Хотя принято считать, что, в отличие от Ленина, Плеханов отрицал терроризм «в принципе»[84], на самом деле и он иногда колебался. Может быть, отдавая должное идеалам своей юности, он переживал искушения признать эффективность террористических методов, но ему противостояла твердая позиция Мартова[85]. Вынужденный осудить террористическую деятельность, Плеханов утверждал: «Каждый социал-демократ должен быть террористом а-ля Робеспьер. Мы не станем, подобно социалистам-революционерам, стрелять теперь в царя и его прислужников, но после победы мы воздвигнем для них и многих других гильотину на Казанской площади»[86]. Даже такие последовательные противники терроризма, как Засулич и Мартов, высказывали мнение, что в некоторых исключительных случаях «террор как акт возмездия неизбежен»[87]. Описывая революционеров, готовых «сразить одного из вражеских лидеров точно нацеленным ударом», Мартов также утверждал, что, в отличие от «вооруженных банд царских слуг», которые не останавливались ни перед жестокостью, ни перед бесчестием, лишь бы подавить революционное движение, «революционные борцы честно соблюдали законы войны»[88]. Другой известный меньшевик, Владимир Копельницкий, открыто поддерживал партизанские действия, и этим дал своим товарищам повод заподозрить его в скрытом большевизме[89].