Латышские боевики также сталкивались с трудностями, чинимыми им их же соратниками, главным образом из центра Латышской социал-демократической рабочей партии. Руководство партии понимало, что боевые действия не способствуют массовому рабочему движению, так как было очевидно, что «их борьба, несмотря на всю смелость и жертвы, велась под знаком спада, а не подъема революционной волны»[180]
. Лидеры латышских социал-демократов также безусловно знали об идеологическом невежестве и уголовном характере «лесных братьев», чьи террористические мероприятия не контролировались партией. Поэтому в августе 1906 года на объединительном съезде социал-демократических организаций в Риге Центральный комитет Социал-демократии Латышского края решил избавиться от «лесных братьев», которые «дискредитировали партию своим бандитизмом» и должны были быть исключены из ее рядов[181]. Некоторые наиболее умеренные латышские социал-демократические лидеры заявили о своем намерении прекратить все террористические действия и распустить боевые отряды. Это решение не помешало, однако, некоторым группам продолжать свою террористическую деятельность весь следующий год[182].В заключение анализа участия различных национальных социал-демократических партий в политическом терроре мы считаем необходимым упомянуть о нескольких других периферийных социал-демократических организациях, занимавшихся терроризмом, хотя и не в такой степени, как остальные. Группа, известная как Социал-демократия Царства Польского и Литвы, вступившая в РСДРП в то же время, что и Бунд и латышские социал-демократы, реже всех других прибегала к террористическим методам борьбы. Создается впечатление, что до второй половины 1905 года польские социал-демократы занимали пассивную и иногда даже негативную позицию по этому вопросу, особенно в сравнении с Польской социалистической партией, проливавшей в Польше больше крови, чем любая другая местная революционная организация. Когда террористы открыли беспорядочную стрельбу по полиции в центре многолюдной варшавской площади в октябре 1904 года, польские социал-демократы осудили это первое крупное террористическое выступление ППС как преступное[183]
.В то же время, однако, вместе с другими социал-демократическими организациями польские социал-демократы недвусмысленно призывали к мести после введения репрессивных мер губернатором Вильно фон Валем: «Это варварство еще больше усилило ненависть и презрение к царскому правительству, возбуждая жажду святой мести… Терпение имеет свои границы. Не наша вина, если народная месть, ненависть и возмущение выльются в форму насилия. Фон Валь сам указал к этому путь. Вся ответственность падет на царских слуг — фон Валя и его помощников… каждого из вас постигнет месть»[184]
.Кризис 1905 года заставил польских социал-демократов пересмотреть свою позицию по отношению к террору. Для уяснения их новых взглядов полезно сравнить их с позицией ППС. В то время как последняя пропагандировала террор в качестве эффективного средства борьбы с правительством, польские социал-демократы направляли свои усилия на организацию и политическое воспитание пролетарских масс, не исключая возможности использования массового террора в революционной ситуации[185]
. В теории проведение массового террора должно было бы стать частью общей классовой борьбы, когда террористические действия подогревали бы революционное сознание пролетариата.Как и в случае с другими социал-демократами, реальность не всегда соответствовала теориям. В конце 1905 года социал-демократия Польши создала свою собственную Варшавскую Боевую организацию (Organisacia Bojowa), террористический дебют которой состоялся 11 ноября 1905 года, когда боевики убили некоего полковника в отставке вместе с его арендатором, так как подозревали обоих в том, что они руководили местной «черной сотней»[186]
. Варшавская Боевая организация разделила своих членов на летучие группы, распределенные по городским районам, и последовали новые теракты, мало чем связанные с движением пролетарских масс. Польские социал-демократы особенно старались выявлять и уничтожать полицейских осведомителей, часто выбирая местом их казни кладбища[187].