Революционный террор в России, 1894—1917

В то же время все более охотно стали примыкать к экстремистам и женщины. Часто это были представительницы высшего и среднего классов, хотя к 1900 году революционное движение привлекало все больше последователей из низших слоев населения[4]. В обществе шел быстрый процесс изменения семейных отношений и распространения грамотности. Стремящихся к самоутверждению девушек и женщин становилось все труднее удерживать дома, но доступ к высшему образованию был для них ограничен, места в политической жизни им не было, возможностей реализовать свой интеллектуальный потенциал не хватало. Это привело многих из них в ряды радикалов, где среди их соратников-мужчин они встречали большее уважение, чем в любых традиционных и законопослушных слоях общества[5]. Таким образом, женщинам предоставлялись широкие возможности самоутверждения путем участия в подпольных организациях и сопряженных с опасностью действиях. К началу XX века женщины составляли почти треть Боевой организации эсеров и четверть всех террористов[6].

Женщины шли в революцию с самоотверженной преданностью идее и с крайним фанатизмом. Их готовность жертвовать собой ради своих убеждений как бы проецировала православный идеал женщины-мученицы на более чем светскую область – в сферу политического радикализма[7]. Нужно отметить, что такой стиль поведения был распространен и среди евреек, закрепощенных в своих семьях при традиционном социальном укладе еще больше русских женщин. По некоторым данным они составляли 30 % женщин-эсерок. Их готовность к терроризму может частично быть объяснена тем, что, становясь революционерками, они порывали со своими семьями и культурными традициями на более глубоком уровне, чем мужчины. Вступая в революционное движение, еврейская девушка не только отрекалась от политических взглядов своих родителей, но и отвергала одну из фундаментальных основ еврейского общества – предписываемую ей традицией роль матери семейства[8].

В целом, и мужчины, и женщины, принадлежавшие к новому типу террориста, гораздо чаще, чем в XIX веке, происходили из различных населявших Российскую Империю меньшинств – таких, как евреи, поляки, народы Кавказа и Прибалтики. Эту категорию экстремистов составляли главным образом люди, стоявшие на самых низших ступенях социальной лестницы и бывшие по преимуществу необразованными. Лидеры радикалов, привлекая их к боевым действиям, взывали к их национальным чувствам, планируя использовать их не столько для достижения социально-политических целей, сколько в контексте национально-освободительного движения.

Вышесказанное не означает, что терроризм утратил свою привлекательность для привилегированных социальных групп (иногда даже аристократов) и для разночинцев (студентов, учителей, врачей, адвокатов и других представителей образованного общества). Многие, считавшие себя частью русской интеллигенции, были возмущены контрреформами Александра III, которые ограничили или же де факте уничтожили политические достижения 1860-х годов. Они также были разочарованы провалом собственных усилий улучшить социально-политическую ситуацию в стране в так называемую «эпоху малых дел» (середина 1880-х — 1890-е). Все большее число этих образованных людей склонялось к экстремизму, считая, что эффективная мирная работа в рамках существующей политической системы более невозможна[9].

Многие из вышеперечисленных лиц обратились к идее террора частично в результате голода, последовавшего за неурожаем 1891 года и совпавшего с эпидемиями холеры и тифа в европейской части России в 1891–1892 годах. Общая нищета деревень усугубляла последствия стихийных бедствий[10]. К направленным на облегчение ситуации действиям правительства прибавились усилия многих добровольцев (в первую очередь студентов и либералов из числа лиц интеллигентных профессий), отправившихся в деревню на помощь голодающим[11]. Часть из них искренне хотела облегчить жизнь крестьян, но значительное число радикалов ухватилось за этот шанс, чтобы вызвать новую волну революционной активности, направив недовольство голодающих в русло борьбы с царским режимом[12]. В затронутых неурожаем областях стали повсеместно появляться революционные кружки, члены которых усиленно принялись за печатание и распространение антиправительственной литературы и за открытую пропаганду насилия против государственных чиновников, полиции и богачей, обвиняя их во всех несчастьях крестьян и городской бедноты[13].