Ревущая Тьма

Раздалось шипение пневмопривода, и огромная крышка яслей поднялась и съехала назад. В холодный воздух вырвались едкие пары, по запаху напоминавшие смесь антисептика с машинным маслом. В привычной ситуации врач должен был подойти и проверить пульс и реакцию зрачков пациента. Но Окойо отошла как можно дальше.

Я не винил ее за это и чувствовал, как за спиной напряглись Хлыст с Бандитом. Они держали наготове фазовые дисрапторы в оглушающем режиме. Сиран и солдат рядом с ней побледнели, как сама смерть. Я вдруг осознал, что единственный из нашей группы побывал в тоннелях Калагаха. Один лишь я был в замке Боросево и в бастилии Капеллы под ее стенами и участвовал в допросе и следствии по крушению корабля на Эмеше. Только я говорил с Уванари и Танараном. Хлыст, Сиран и норманцы даже не видели живого сьельсина.

Немудрено, что им было страшно.

Вот поэтому я не мог позволить себе бояться.

– Страх отравляет, – прошептал я почти беззвучно.

На морозном воздухе слова превратились в облачко, пролетев мимо норманского доктора. Из яслей поднимался сиреневатый пар. Покрытая остатками суспензии, будто соплями какого-то адского зверя, капсула напоминала картонные коробки для яиц, которые я встречал на рынках повсюду, от Маринуса до Джадда. В ней, пронзенный трубками, спал голый пришелец. Белоснежная плоть раздулась, как будто тело несколько лет пролежало в воде и готово было лопнуть. В то же время существо выглядело крепким, жилистым, с когтями, рогами и толстой шкурой. Его длинные белые волосы, растущие из затылка, напоминали мандарийские прически, были мокрыми и спутались вокруг изогнутых рогов. Дотянувшись через край капсулы, я содрал с шеи сьельсина сенсорную ленту и проверил пульс.

Пульс был. Поначалу слабый, с каждым ударом двух сердец он креп.

Тук-тук, тук-тук.

– Оно живое, – сказал я, вынимая трубку у него изо рта. При взгляде на тварь – на это жалкое чудище, что я привез с собой, – мое еще юное сердце наполнилось чувством жалости и вины. – Живое, – повторил я.

Все, что случилось с ним после, случилось из-за меня. Я ступил на трудный путь.

Не обращая внимания на фиолетовые сгустки на лице сьельсина, я прикоснулся к нему рукой, чувствуя, как с приливом черной крови в нем медленно расцветает тепло.

Тук-тук, тук-тук.

– Проснулось? – спросил Бандит.

– Спит, – ответила Окойо. – Разум еще не сориентировался.

Лицевые мышцы существа были расслаблены. Глаза закрыты, губы разведены. Если бы не отсутствие носа, это лицо могло бы сойти за человеческое, вырезанное из алебастра или слоновой кости. Что-то в его чертах заставило меня вспомнить безумных древних итальянцев, что на заре цивилизации кромсали трупы, чтобы понять строение их мускулатуры. Схожесть наших лиц занимала меня и как художника: почему эволюция смогла создать столь похожие, но в то же время разные формы жизни? Какой случай или какие силы привели к этому, я мог лишь гадать, задумчиво водя пальцем по резко очерченной скуле Танарана. Я представлял, что между нами есть родство, что, как и все земные существа, две наши жизни имели общего предка. Из необходимости и юношеского идеализма я не обращал внимания на различия между нами. Я должен был не обращать на них внимания и потому воображал человечность в этих нечеловеческих чертах.

Тело дернулось, как от удара током, и я резко убрал руку. Все ахнули, послышался щелчок предохранителя станнера. Почти наверняка Хлыст. С гулким рокотом сьельсин вздохнул, подался вперед, пытаясь подняться на ноги – на колени. Ничего не вышло. Танаран не удержалось и упало, выдирая оставшиеся трубки, по которым под мятую бумагу его кожи качалась кровь.

– Paiwarete, – произнес я, кладя руку ему на плечо. – Осторожнее. – Я говорил на языке пришельцев тихо, почти нараспев. – Вы очень долго спали.

Существо наугад протянуло конечность, нащупало мой локоть, плечо, воротник. Крепкие пальцы сжались на тунике, придвигая меня к себе.

– Yukajji-do, – сказало оно, оглядываясь.

Его черные глаза размером с мой кулак открылись и принялись рыскать по кубикуле. Оно заметило Окойо и остальных и наконец остановилось на мне:

– Адриан.

– Да, – по-прежнему тихо ответил я. – Это я.

– День настал? – спросило оно, вздергивая верхнюю губу и обнажая жуткие стеклянистые зубы. – Араната? Ты нашел моего… хозяина?

Я долго думал, что сказать Танарану, когда разбужу его, но идеально подходящих слов так и не подобрал. Ясно было одно: правдивые истории обычно долги, да и лживые тоже, а у нас не было времени на промедление.

– Namme deshu civaqeto ti-zahem gi, – ответил я.

– Когда мы прибудем куда? – переспросило существо.

– Можешь встать?

– Наверное. Да.

– Я помогу.

Поднявшись на ноги, Танаран нагнулось, опираясь на меня, голое и покрытое слизью. Своей наготы оно не стыдилось, как и Уванари во время пыток, и я в очередной раз задумался, считается ли нагота непристойной среди ксенобитов. Если подумать, с чего бы? Сьельсины – гермафродиты, и у них нет нужды прикрываться друг от друга, как делаем мы.

– Полотенце, – протянул я руку Окойо.