Ревущие девяностые. Семена развала

Наша величайшая гордость — завершение Уругвайского раунда торговых переговоров — обернулась нашим величайшим провалом. После Второй мировой войны прошло несколько раундов переговоров о снижении торговых барьеров между странами. Во время этих переговоров страны предлагали сделать свои рынки более открытыми на взаимной основе. Уругвайский раунд был в некотором роде наиболее драматичным из них, потому что открыл либерализации торговли целый ряд новых областей. Поскольку значение обрабатывающей промышленности шло на убыль и возрастало значение сферы услуг, становилось все более актуальным включение этой сферы экономики в круг задач либерализации торговли.

Однако, открывая эти новые области, мы действовали односторонне неравноправно. Соединенные Штаты вынуждали другие страны открывать свои рынки в секторах, где преобладала наша мощь, например, в области финансовых услуг, но сопротивлялись, и достаточно успешно, попыткам осуществить это на взаимной с нами основе. Услуги в области строительства и морских перевозок, где были вполне конкурентоспособны многие развивающиеся страны, не были охвачены новым соглашением. Но что было еще хуже, либерализация финансовых услуг наносила и вполне доказуемый ущерб некоторым развивающимся странам: по мере того, как транснациональные банки душили местных конкурентов, аккумулируемые ими фонды направлялись транснациональным корпорациям, с которыми им было удобно работать, а не малым и средним предприятиям страны пребывания. Именно из этих соображений Соединенные Штаты у себя дома наложили ограничения на национальный банковский сектор (просуществовавшие до отмены большей части из них администрацией Клинтона); Средний Запад и сельские районы были обеспокоены тем, что нью-йорские банки будут выкачивать из них фонды и перебрасывать их в финансовые центры. По мере того, как иностранные банки подминали под себя банковские системы развивающихся стран, таких как Аргентина и Мексика, неоднократно раздавались голоса обеспокоенных тем, что малое и среднее предпринимательство в этих развивающихся странах задыхается в отсутствии фондов^{96}. Неважно, были ли эти опасения обоснованы, были ли они преувеличены: существо проблемы состоит в том, что другие страны должны принимать подобные решения сами, как Соединенные Штаты поступали в своей стране в период ее формирования, но новые международные правила, которые проталкивала Америка, лишали другие страны этого права.

Сельское хозяйство представляло собой другой пример двойных стандартов, присущих программе либерализации торговли, которую мы проталкивали. Хотя мы настаивали на том, чтобы другие страны понижали свои барьеры для нашей продукции и ликвидировали субсидирование своей продукции, которая конкурировала с нашей, сами Соединенные Штаты сохраняли барьеры для продукции развивающихся стран и продолжали широкомасштабное субсидирование. Сельскохозяйственные субсидии только одной культуры — хлопка, — которые получали 25 000 большей частью вполне преуспевающих американских фермеров, превосходили по стоимости выращиваемый ими хлопок, что чрезвычайно сильно понижало цену хлопка на мировом рынке^{97}. Американские фермеры, на которых приходится треть мирового производства хлопка, несмотря на то, что издержки производства в США вдвое выше цены мирового рынка в 42 цента за фунт, выигрывали за счет 10 миллионов африканских фермеров, чей скудный образ жизни целиком зависел от хлопка. Некоторые африканские страны теряли от 1 до 2 процентов своего валового дохода, сумму большую, чем вся помощь, которую эти страны получали от Соединенных Штатов. Мали, например, получила 37 миллионов долларов помощи, а потеряла 43 миллиона от занижения цен мирового рынка.

Микки Кантор (Mickey Kantor), представитель США по торговле[97], ответственный за переговоры по торговым соглашениям в администрации Клинтона, являлся примером человека, добивавшегося кратковременных успехов при одновременном возникновении на их основе серьезных долгосрочных проблем. Кантор был руководителем избирательной кампании Клинтона и я знал его как преданного, энергичного и обаятельного человека. По образованию он был юристом, и хотя не был специалистом по международной экономической политике, он умел добиваться торговых соглашений, выгодных для американских компаний. Он вел жесткие переговоры, чтобы обеспечить наиболее выгодную сделку для Соединенных Штатов. Но если такая агрессивность уместна в американских судах, она гораздо хуже служит долгосрочным интересам страны на суде мирового общественного мнения.