Среди нас оказалось только несколько человек, знакомых с китобойным промыслом. Это были дальневосточники, охотившиеся до войны. В таком составе рискованно было отправляться на промысел в Антарктику. Флотилии надо было раздобыть хоть несколько хороших гарпунеров, раздельщиков китов и жироваров. Советское правительство обратилось за помощью к норвежцам. Во всем мире они считались непревзойденными китобоями. Те пошли нам навстречу, но, видно, для русской флотилии наскребли китобоев среди норвежцев, которые уже не рассчитывали попасть на работу в дальние моря, а собирались провести остаток дней на берегу, у фиордов. Моложе пятидесяти лет были лишь раздельщики да помощники гарпунеров, а гарпунерам и «техническим» консультантам давно перевалило за шестьдесят. Но они старались держаться браво.
В общем, из Норвегии прибыли к нам на флотилию китобои, умевшие набивать себе цену.
К пришельцам из «другого мира» мы, конечно, стали приглядываться: чем же они отличаются от нас? Каковы у них мысли, повадки и обычаи? Многие пытались завести разговоры, но сразу же осеклись, наткнувшись на непредвиденное препятствие: норвежцы говорили на такой смеси языков, что мало кто из наших разбирал их тарабарщину, выдаваемую за английскую речь.
По-русски объяснялись лишь престарелый вице-председатель Союза гарпунеров да семидесятилетний гарпунер Ула Ростад, который в молодые годы плавал у берегов Белого моря.
Норвежцы держались замкнуто, отсиживались в кают-компании, в кости играли лишь друг с другом. Иногда, повздорив с кем-нибудь из русских, они вдруг устраивали на верхней палубе соревнования на верность глаза и руки: с дальнего расстояния втыкали увесистые ножи в доску, поставленную у мачты. Этим они как бы предупреждали: «Не ввязывайтесь с нами в драку, мы народ опасный».
Разговорчивым по штату полагалось быть старику Уле Ростаду. Дело в том, что норвежцы по договору обязались обучать русских искусству охоты на китов. Правда, они не определили ни сроков обучения, ни количества учеников: все, мол, будет зависеть от их способностей, — и выделили в наставники старого китобоя, умевшего говорить по-русски. Но, как потом мы выяснили, не только эта способность выдвинула Улу Ростада на роль наставника: никто лучше его не умел водить людей за нос и запугивать сложностью и опасностью охоты на китов. Старик, казалось, был начинен устрашающими историями.
На первый его урок собралось столько учеников-добровольцев, что занятия пришлось проводить в столовой флагмана. Обучение будущих гарпунеров Ула Ростад начал с предупреждения:
— Ну, помидорчики мои, вам, конечно, невдомек, что охотой на китов не всякий может заниматься. Для этого надо родиться не только ромоглотателем, сквернословом и драчуном, но и с пометкой от бога: «врожденный моряк». Неспроста в Святом писании сказано: «И приуготовил господь большую рыбу, чтобы проглотить Иону». Человек с незапамятных времен опасался угодить киту в пасть. Только наши предки, древние норвежцы, отваживались нападать на чудовище, которое одним взмахом хвоста могло их прихлопнуть на веки вечные. Кит — великий приз! На суше такого не добудешь. Один блювал может дать жира столько, сколько получают с тысячи свиней или четырех тысяч овец. Где, если не в море, ты загарпунишь такое стадо?
Старик спросил это и, выждав некоторое время, сам ответил:
— Нигде! На то воля господня. С пеленок привыкает норвежец к морю, потому что наша земля плохо родит хлеб. С десяти лет норвежец плавает по морям, бороздит их вдоль и поперек, годами не видит суши. У нас сейчас столько кораблей, что, разразись опять всемирный потоп, мы смогли бы весь наш народ погрузить на свои суда и переправить в любое место. Кто еще может этим похвастаться? Британия, мнящая себя владычицей морей? Нет! Когда британцам нужны китобои, они обращаются к нам. А почему? Потому что со времен викингов норвежец, уходя в море, запасался терпением и отвагой на долгое время. Он не гонялся за опасностями. Упаси бог! Храбрость ему нужна была как солонина, сухари и пресная вода. Поэтому на двух третях земного шара, где разверзнуты хляби морские, он чувствовал себя как дома. Но даже такой моряк, который начинает плавать с церковной купели, не сразу становится гарпунером. Года два он смазывает амортизационную систему и блоки, столько же стоит то рулевым, то марсовым матросом, потом познает премудрости стрельбы, штурманское дело и поиск китов. В общем, учится не менее десяти лет. А вы, русские, ведь не считаете себя прирожденными моряками? Не так ли?
— Выходит, нам придется учиться больше десяти лет, — с грустью заключил один из слушателей.
— Выходит, — вздохнул Ула Ростад. — На то воля божья.
— Ну а если мы в бога не верим и по-большевистски возьмемся? — спросил демобилизованный комендор Трефолев.
— Я не знаю, что такое «по-большевистски», но без веры в бога и через двадцать лет хорошим гарпунером не станешь.
— Так вы что же — советуете нашему брату не браться за это дело?