Я снова пыталась вернуть ее к действительности: «Надя, не буду с тобой спорить, но в Германии не все пошли за Карлом Либкнехтом и Тельманом. В Германии есть не только славные сыны нации, там есть и Гитлер, и его соратники». — «Да, конечно», — ответила она. «И ты, безусловно, знаешь, говорила я дальше, — что уже более восьми лет, как эта коричневая чума взяла верх в своей стране и шагает по Европе. Третий год идет мировая война, немцы одерживают легкие победы. Они привыкли властвовать, получать с фронта подарки, посылки, использовать дармовую рабочую силу. И, как знать, Надежда, тот немец, который тебе угрожал автоматом, может быть, он бывший социал-демократ? Я, живя в Прибалтике, с уважением относилась к немцам, к их порядку и аккуратности. Правда, коробила их необузданность и пренебрежение к другим…»
…Их разговор тогда прервал бесцеремонный стук в дверь. Эльза открыла, у порога стоял здоровый рыжий солдат. Мешая русские и немецкие слова, он пытался объяснить, что здесь будет жить сам господин капитан. Надежда Петровна сказала: «Господин солдат, вы можете свободно говорить на немецком, мы вас поймем». Немец обрадовался, поклонился, бросил «извините, пожалуйста» и удалился. Через некоторое время приехал худощавый, щеголеватый капитан. Надежда Петровна предложила ему располагаться в кабинете мужа, но он повертел головой и указал на спальню, сказав, что в кабинете будет располагаться денщик. Женщинам предстояло жить в комнате Нины. Надежда Петровна поспешила напомнить офицеру, что воспитанные люди, и в первую очередь немецкие офицеры, всегда отличались галантностью. Немцу это не понравилось. Отведя на кухню Надежду Петровну, Эльза умоляла ее не настаивать, не спорить с немцем. Однако она стояла на своем.
Немец расположился в Нининой комнате, женщины в спальне. Прошла тревожная ночь, наступил еще более трудный день.
Надежда Петровна без конца обращалась к немецкому командованию, чтобы в городе прекратились расстрелы и избиения, но, конечно же, кроме наглых смешков и издевательств, ничего в ответ не получала. Только вместо щеголеватого капитана в квартире появился гестаповец. Он неплохо говорил по-русски, галантно раскланивался, рассуждал о поэзии. Надежда Петровна оживилась, начала улыбаться, прочла несколько строк из Гейне и была полностью уверена в том, что ее правда наконец восторжествовала. Гестаповец о чем-то расспрашивал ее, она охотно отвечала. Но эта игра быстро наскучила немцу. Он вплотную подошел к Надежде Петровне, произнес: «Пора кончай комедия… Марш в гестапо, госпожа генераль. — И перешел на немецкий язык: Там расскажете дальше о немецкой поэзии, а заодно и о вашей шпионской работе».
Откуда-то вдруг появилась свора солдат, женщин схватили и потащили на улицу, бросили в закрытую машину.
Так они оказались в гестапо. Начались допросы, пытки. Надежда Петровна держалась твердо. Она очень изменилась, постарела и даже сгорбилась. Видно было, что, кроме физической боли, ее угнетала и боль нравственная, рушились устои, взгляды — все, во что она верила, чем жила.
Скоро они почувствовали, что немцев вот-вот вышвырнут из Ростова. Фашисты стали спешно собираться и заметать следы: сжигали документы, целыми партиями расстреливали наших людей. А потом пришел и их черед. Женщин вывели из камеры, посадили на машину и вместе с другими повезли к пустырю около аэродрома. Там их разделили, они оказались в разных группах. Простились лишь взглядами. Неожиданно поблизости началась перестрелка — это наступали наши. Фашисты быстро вытолкали всех из машины, а сами поехали обратно, стреляя на ходу по обреченным людям. Несколько человек упали замертво, Эльзе и еще нескольким повезло. Вскоре в город вошли наши. Эльза поспешила к месту казни. Там она встретила женщину, которая и рассказала о последних минутах жизни Надежды Петровны…
Эльза замолчала. Нина тоже шла молча, а потом тихо попросила:
— Эльза, пожалуйста, доскажи.
Вздохнув, Эльза продолжала:
— Твоя мама вела себя достойно. Перед расстрелом рванулась и начала говорить по-немецки что-то призывное. У нее совершенно изменился голос, он стал резким, металлическим. Гитлеровцы растерялись, искали глазами старшего, но его среди солдат не было. Люди, прижавшись друг к другу, слушали ее. Она говорила, с каждой фразой ускоряя темп, словно боясь, что автоматная очередь остановит ее. Подбежал офицер, замахал пистолетом… Последние слова она произнесла по-русски: «Люди, я верила в немецкую нацию, но эти изверги растоптали мою веру. Смерть фашистским людоедам! Прощайте!» Офицер выстрелил в нее несколько раз, и она упала. Вот так было, — закончила Эльза.
— Спасибо, — глухо ответила Нина.
Эльза взглянула на нее и поняла — прежней Нины нет.
— Не надо так, — тронула ее за локоть Вика.
— Обо мне не беспокойтесь, — ответила Нина. — Лучше скажите, кто со мной пойдет в военкомат?
— Я пойду, — сразу откликнулась Вика.
— Я токе, — сказала Эльза.