Резерв высоты

Нина крепко обняла отца. Она понимала его тревогу и чувствовала, насколько близок он ей и дорог.

— Папочка, милый, — душевно, с волнением в голосе сказала ста ему, мне бы очень хотелось, чтобы ты понял меня: поступить иначе я не могу!

Дмитрий Федорович молчал, глядя прямо перед собой, и Нина решила перевести разговор на более спокойную тему.

— Скажи, как удалось тебе выбраться в Москву? Ведь это сейчас, наверное, очень сложно?

— Есть повод, — ответил Дмитрий Федорович. — Я приехал в Кремль получать награду.

Нина от радости захлопала в ладоши.

— От души поздравляю, папочка!

— Спасибо, доченька, — ответил Дмитрий Федорович. — Ну, уже время, я должен идти.

Поцеловав отца, Нина проводила его до выхода с территории школы, вернулась и села на то же место, где только что они сидели вдвоем. Она перебирала в памяти весь их разговор. Потом пошла в класс, села за книги, но сосредоточиться не удалось.

— Разрешите мне увольнение в город, хотя бы часа на два? — обратилась она к своему руководителю.

— Чтобы привести нервную систему в порядок?

— Совершенно верно, — нарочито беззаботно произнесла Нина.

— Скажи дежурному, ты отпущена до восемнадцати часов, — ответил Лавров. — Если появится желание поговорить — я готов принять тебя до двадцати часов.

— Спасибо, попробую сама справиться.

Она вышла, прошлась по улице, села в трамвай, доехала до Цветного бульвара, посмотрела афишу цирка, затем направилась в сторону театра Красной Армии. От него, обходя различные оборонительные сооружения, вышла в центр, на Красную площадь.

Вернулась она в школу в указанное время, но к Лаврову не пошла, говорить с ним пока было не о чем, не все еще мысли улеглись в голове.

Последнее время Нина много думала о своем будущем. Ее память цепко вобрала в себя фотографию Тани — Зои Космодемьянской, повешенной фашистами. Выпуски кинохроники «Не забудем, не простим», которые регулярно демонстрировались в клубном зале школы, вызывали глубокое чувство гнева, ненависти к гитлеровцам, помогали Нине вырабатывать в себе твердость, решительность. И в эту ночь она снова и снова спрашивала себя: сумеет ли достойно держаться там, в окружении врагов? Не струсит ли, сможет ли пересилить боль, если придется? И если вдруг подступит самое худшее, какой будет ее последняя минута?

Всю ночь она не сомкнула глаз. И уже под утро вспомнилась ей другая ночь, предвоенная, на берегу Дона. Какая то была счастливая ночь, полная радости и надежд! И рядом с ней тогда был Анатолий…

Днем снова пришел отец. Увидев его с новеньким орденом Ленина на кителе, Нина обрадовалась, бросилась отцу на шею, а он решил воспользоваться удобным моментом и сказал, словно бы между прочим:

— Доченька, я опять беседовал с начальником управления. Если ты согласишься, тебя переведут…

Нина мгновенно вспыхнула, покраснела, ее голубые глаза потемнели, взгляд стал суровым.

— Зачем ты это сделал? — Нина хотела упрекнуть отца более жестко, но ей стало жаль его. — Хорошо, папа, — сказала она тихо, — я подумаю. Спасибо, что заботишься обо мне. Я напишу, как все здесь сложится.

Отец посмотрел на Нину и ощутил неловкость. Действительно, он, офицер русской армии, генерал Красной Армии, в труднейшее для Родины время уговаривает свою дочь спрятаться за спины других, поискать местечко побезопаснее… Фролов заторопился. Уже в дверях Дмитрий Федорович спросил:

— А где твои знакомые ребята, летчики? Что-нибудь известно о них?

— Воюют.

— Все живы?

— Живы. Недавно получила письмо от Анатолия.

— Война — такое дело, — заметил генерал, — каждую минуту может что-то случится.

— Это верно, — согласилась Нина. — Но будем надеяться, папа. Машина тронулась с места. Нина смотрела ей вслед, и сердце девушки сжималось от боли: когда теперь она снова увидит отца и увидит ли? Ведь это война, и каждую минуту на войне может что-то случиться…

2

Машина тронулась… Дмитрий Федорович все оглядывался на Нину. Она стояла подтянутая, стройная. Потом машина свернула, и дочь скрылась из виду, но Фролов продолжал смотреть, словно надеясь увидеть ее снова. Когда же теперь им доведется свидеться? Трудный и опасный путь избрала она.

О себе он не беспокоился — к риску привык, три минувшие войны многому научили. Как ни тяжела война, человек и к ней привыкнет. Трудно, но привыкает, подвергая суровым испытаниям свой духовный мир, напрягая до предела нервную систему. Во время войны человеческий организм работает с полным напряжением физических и духовных сил. Не случайно на фронте болеют и умирают только от ран, других недугов бойцы не ведают.

Мысли генерала снова возвращались к Нине, он испытывал угрызения совести за свой поступок. А ведь начальник управления отнесся к нему с пониманием и даже обрадовался.

— Это же превосходно, что она знает три языка, — сказал он, — в нужное время она сможет заменить троих! Если бы я знал о ней раньше, — сказал он в заключение разговора, — непременно взял бы ее в аппарат и безо всяких ходатайств.