Резервация

Он склонился к Скавронски, внимательно разглядывая синяк на его щеке. Скавронски замолчал и машинально коснулся щеки кончиками пальцев.

- Все еще заметно?

- Ты к врачу не обращался?

- Еще бы! Когда нас тряхнуло, я врезался в стенку вертолета так, что даже сознание потерял! - оживился Скавронски. - Ты не думай, никто меня не бил. Просто не закрепился, а тут вертолет тряхнуло. Очухался уже в клинике...

Скавронски замолчал и подозрительно взглянул на товарища:

- Или ты о другом? Может, ты намекаешь, что...

- Успокойся! - миролюбиво прервал приятеля Давид. - Просто мне надоел наш разговор. Ну, и что там, в клинике?

- Солидное оборудование, вежливые врачи. Проверили меня на сотрясение: мозговой алгоритм, биотоки там, температура мозговой жидкости... Мне еще таблетки выписали, но ты же знаешь, как я к ним отношусь. Выбросил, конечно...

- Странно с нами все-таки обращаются, - вслух подумал Давид. - Вежливо. Во времена полковника Огу к нашей интеллектуальной бражке относились пожестче. А сейчас, смотри - гостиница, отдельные номера, ресторан, клиника... Даже бабы!

- Я и говорю, что другой человек Стан, совсем другой. Он-то понимает, что будущее связано с интеллигенцией. Он не желает с нами ссориться. Вы все еще поймете Стана! Для всех нас главное сейчас - найти общий язык.

"Нашелся среди зеленокожего племени доктор гонорис кауза, обессмертивший себя трудом о вреде самодеятельного кваканья. Доказательно излагал он на тысячах страниц своего труда, что о любом обществе тиран есть производное от сложившихся отношений, а посему любое кваканье против тирана есть посягательство на существующие болотные основы.

Замшелый хищник был тронут и приказал гениальное творение размножить поштучно на каждого обитателя болота, а самого автора приобщил к вечности, коснувшись гибкого тельца зубастой пастью.

Тирану любовь не нужна, а нужны ему страх и благоговение. Потому тиран поощряет подхалимаж, развивая чувство здоровой конкуренции среди подданных.

По сути своей тиран одинок, но одиноким себя не чувствует. Общность с другими определяется его властью. Тоска снедает тирана, и чем больше власти у него, тем больше тоски. И вот он уже набивает * холодильники тушками своих подданных и ради собственного минутного развлечения угощает приготовленными из тушек блюдами своих приближенных и речных гостей. Приближенные выквакивали слова благодарности, ибо вступал в силу уже упомянутый конституционный закон: прав тот, кто ест.

Оппозиция боролась с тираном легальным путем, но вся борьба сводилась обычно к нехитрой дилемме: выжить или быть съеденным..."

- Что ты читаешь?

- Твою рукопись, Влах. Неужели ты не узнаешь собственные правки?

- Не помню, чтобы я писал когда-либо такое.

- Тогда почитай. - Давид протянул Скавронски стопку листков. - Может быть, тогда ты поймешь, откуда у тебя появились новые мысли.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ужин в ресторане не всегда бывает приятным. Бернгри был угрюм. Скавронски и Блох к ужину вообще не явились.

В зале слышались обрывки негромких разговоров.

- Что вы делали сегодня утром? - спросил Давида маленький седой Дух. Глаза старичка слезились, и он поминутно промакивал их носовым платком.

- Пытался работать. А что?

- Вы слышали выстрелы?

- Да. Вы знаете, что произошло?

- Ночью несколько молодых литераторов взломали сторожку, забрали оттуда карабин и пытались бежать с острова, но были задержаны патрулем.

Дух принялся пяло ковырять пилкой заливное мясо, принесенное официантом. Давид ощутил разочарование. Попав на остров, он быстро понял, что обещания референта - обычная словесная шелуха, обман, вроде красивого фантика на невкусной конфете. Старичок безрассудно сорвал фантик обещания, и оголилась горькая правда.

- А эти, бежавшие, - спросил Давид старичка. - Их что - на берегу постреляли?

- Нет. Одного, говорят, ранили. Того, кто с карабином был.

- И где они?

Дух принялся за кофе.

- Мне сказали, что их поместили в изолятор клиники.

Давид оставил на столике деньги и поднялся.

- Идешь? - спросил он Бернгри.

Тот отрицательно покачал головой.

- В номере слишком тоскливо. Пожалуй, я загляну в видеобар.

Давид вышел.

Было уже сумрачно. Справа над черной полоской холмов висела огромная щербатая Луна. Нагретая за день земля отдавала воздуху тепло вместе с душными испарениями. В потемневшем небе повисли яркие одиночные звезды. В роще слышался монотонный крик какой-то одуревшей птицы.

Мимо прошел патруль. Один из солдат держал на поводке здоровенного рыжего пса. Поравнявшись с Давидом, пес шумно втянул носом воздух и заворчал. Луч фонарика на мгновение осветил лицо Ойха, фонарик погас, и солдаты двинулись в направлении молочно высвеченного прожекторами куба Больничного Центра.

Давид докурил сигарету и повернул назад. Прогулка после встречи с патрулем показалась ему глупой демонстрацией своей мнимой свободы.

В вестибюле он встретил Бернгри.

- У меня такое чувство, что я в чем-то виноват перед Влахом, - сказал Бернгри. - Он мне показался больным.

- Он здоровее нас обоих. Просто он сломался, Ава. Он устал бояться. Такое тоже бывает.

- Это не делает ему чести.