Резервы человеческой психики

И действительно, сугубо аналитический подход к изучению разрозненных психических процессов не давал, да и не мог дать, представления о многогранности и тесной взаимосвязи всех компонентов психических явлений. Поэтому и сама психология выглядела сугубо академической дисциплиной, далекой от интересов повседневной жизни и запросов практики. Именно этот период в развитии психологии имел в виду видный советский психолог А. P. Лyрия, выступая с докладом на заседании Московского отделения Общества психологов 25 марта 1974 года. «Я начал свой путь в науке с того, — говорил он, — что получил прочное, длительное и совершенно безоговорочное отвращение к психологии… Чтобы понять это, нужно посмотреть, какой была психология в то время, когда я начинал работать, — кстати, такой и осталась классическая психология за рубежом до нашего времени… А могло ли быть иначе? Я обратился к лучшим авторам — Вундту, Эббингаузу, Титченеру и прежде всего Гефдингу… Ничего живого в этих книгах нет, нет там никакой истории идей, никаких фактов о распространении и уж тем более воздействии на людей. Ни в этих, ни в каких других книгах по психологии тех времен и намека не было на живую личность, и скучища от них охватывала человека совершенно непередаваемая. И я для себя сделал вывод — вот уж наука, которой я никогда в жизни не стану заниматься!» Случилось, однако, так, что он все-таки занялся психологией и всю жизнь потратил на то, чтобы психология стала не только интересной, но и практически полезной наукой.

В абстрактности, сухости, в забвении интересов практики обвинял психологию и Л. С. Выготский. Он пошел дальше. В своем труде «Исторический смысл психологического кризиса», написанном в 1925 году, он намечал основные пути развития, которые могли бы вывести психологию из тупика бездеятельности и превратить ее в активную, конкретную науку о «формировании психических деятельностей». «Камень, который презрели строители, должен лечь во главу угла» — такой эпиграф поставил Л. С. Выготский к своему труду. Под «камнем, который презрели строители», он имел в виду практику жизни. Психология, считал он, прежде всего должна стать конкретной, практической наукой — наукой о воспитании и обучении, о развитии ребенка, о трудовой деятельности. Только эта задача может превратить психологию в живую и нужную науку.

Достаточно красноречив и следующий факт. Известно, что, когда выдающийся советский актер и режиссер К. С. Станиславский занялся систематической педагогической работой, психология того времени не могла ему помочь в решении самых элементарных вопросов, которые ставила перед ним практика обучения актерскому мастерству. Путем обобщения и глубокого анализа своего собственного артистического опыта, опыта своих товарищей и учеников он открыл и сформулировал основные законы психологии сценического творчества. В высшей степени удачно он назвал их элементарной грамматикой драматического искусства, подчеркнув тем самым психологическую универсальность принципов актерского труда.

Подобное положение существовало не только в психологии театрального творчества. Советский писатель Михаил Зощенко, размышляя о важности психологических знаний для повседневной практики людей, писал: «В сущности, до сего времени нет каких-то элементарных правил, элементарных законов, по которым надлежит понимать себя и руководить собой не только в области своего труда и своей профессии, но и в повседневной жизни… Ведь все специальности выработали особую и наилучшую технику работы, причем эта техника работы постоянно рационализируется и улучшается. Художник отлично изучил краски, которыми он работает, но жить он по большей части не умеет и предоставляет свою жизнь случаю, природе и собственному неумению»[2].