Мы выступили еще затемно. Все обратили внимание на тревогу лошадей, совершенно для них не свойственную. Об этом я мог судить по своему коню, который был не из робкого десятка. Мне вспомнились слова жены, но я видел пример нашего астурина, как ни в чем не бывало гарцевавшего на вороном скакуне.
За мостом расстилалась пустыня Агиз. К тому времени солнце поднялось над горизонтом, и Бороз Гельтенстах, как всегда, набросил на голову свой черный колпак, защищая белокожее лицо от ожогов. Ехал он впереди и выглядел весьма озабоченным. Никто не смел побеспокоить его.
Вскоре вернувшиеся разведчики доложили, что путь через мост свободен, а они смогли разглядеть древние постройки Заречного Кийара. Но людей, сказали они, в городе видно не было — он казался мертвым.
Астурин пришпорил вороного, и за ним двинулась вся армия.
Нашему взору предстал романтический пейзаж. Над старинными башнями города пустыни медленно кружили величественные птицы, время от времени издавая протяжный тоскливый свист и клекот. Солнце касалось лучами их золотого оперения. Странное марево висело над самой высокой постройкой, а утро, несмотря на безоблачность, было необъяснимо мрачным. Изменился сам воздух, померкли лучи светила, как если бы я смотрел вокруг через слегка закопченное стекло.
Те люди возникли неожиданно. Мне даже показалось, будто они вынырнули из пустоты, и, делясь позже своими наблюдениями с друзьями, я узнал, что им померещилось тогда то же самое.
Назвать парламентеров нищими изгоями было нельзя. Наоборот, одеты они были роскошно и держались с достоинством, словно какая-то невероятная подземная элита. Кожа этих кемлинов имела бледно-сероватый оттенок и сильно отличалась от золотистого загара их соотечественников из восточной части города. И не только это было разницей меж ними. У заречных было жесткое, почти злое выражение лиц.
— Вы не пойдете дальше, — спокойно сказал седовласый высокий старик, окруженный молодыми мужчинами в затейливых доспехах. — У вас есть верхний город. Довольствуйтесь им.
Пустыня, кажется, померкла еще. Лошади захрапели, а крики золотистых птиц стали еще протяжнее.
Удивленный и даже очарованный дерзостью жалкой кучки людей, вышедших навстречу целой армии почти безоружными, астурин Гельтенстах спросил старца, знает ли тот, кто перед ним.
— Да, знаю. Ты — первый чужеземец, кто увидит. Но войдешь с нами только ты. Твое войско останется снаружи.
Астурин придержал вдруг взъярившегося вороного, взглянул в небо, а после рассмеялся: