Режим черной магии

— Тут мое летнее детское барахло! — воскликнула я, вынув записку от мамы и увидев, что лежит под ней.

— Смотри, вон они! — радостно сообщила Айви.

Я оторвалась от маминого письма и ухмыльнулась, когда Айви потянулась за пятьдесят вторым выпуском «Нэнси Дрю».

— Ты уже открывала посылочку? — спросила я.

Айви отвела глаза:

— Что ты такое говоришь? Как я могла открывать твою почту?

— М-м-м-м…

«Привет, Рэйчел! — прочитала я, пока Айви листала заломанные страницы так, будто это утраченная книга из Библии. — Это все я нашла, когда переезжала к Дональду. Могла либо выбросить, либо послать тебе. Скучаю. Мама».

Отложив письмо, я улыбнулась. В основном она мне шлет всякий мусор, но это… Я заглянула в коробку. Ладно, тоже мусор. Но это мой мусор.

— Посмотри на эту штуку! — Я достала перекошенную глиняную чашку, разрисованную кричащими цветами. — Это я для папы сделала. Подставка для трубки.

Айви оторвалась от книги:

— Тебе виднее.

Пальцы вошли во вмятины, оставленные мною двенадцатилетней. Очень маленькие.

— Я думаю, он только по этой причине трубку и держал, — сказала я, укладывая подставку обратно в коробку. Альбом для засушенных цветов я даже не помнила, но на страницах были мои каракули. Табличка из домика, где я жила, с датой, разрисованная фломастерами. Пара пыльных сандалий, таких маленьких, что даже страшно.

— Сколько тебе лет было? — спросила Айви, когда я их вынула.

— Меня вышибли, когда мне было двенадцать, — ответила я, краснея.

Ничего смешного не было. Я взрывом лей-линейной энергии швырнула Трента в дерево, чтобы Жасмин не дразнил. Они, как я понимаю, решили, что раз я достаточно здорова для таких действий, то уже не умираю и должна освободить место для настоящей умирающей. Но Трент получил по заслугам. Я так думаю. Потому что в воду подмешивали блокираторы долговременной памяти, поэтому ничего уверенно сказать нельзя.

Я улыбнулась, увидев пару пресноводных ракушек, из которых мы с Жасмин хотели делать сережки. Перо голубой сойки. Вещи, ни для кого не представляющие ценности — кроме меня.

— А это что?

Она держала какой-то старинный металлический крюк, и я потянулась за ним, чувствуя, что краснею.

— Это? Копытный крючок. — Я ощутила вес крюка на ладони, тяжесть, усиленную ощущением тревоги и вины. Айви приподняла брови, и я объяснила: — В лагере были лошади, и перед выводом им надо было чистить копыта. Вот это — копытный крючок.

Забавный такой крючок. С инкрустированной деревянной рукоятью, а сам крюк — серебряный.

Айви отклонилась назад, посмотрела на меня искоса:

— А отчего у тебя пульс так подскочил?

Я скривилась, положила крючок обратно в коробку.

— А это крючок Трента. По крайней мере я так думаю.

— А отчего у тебя пульс так подскочил? — повторила она.

— Потому что я его сперла! — сказала я, чувствуя, что не хватает дыхания. — По крайней мере я так думаю. Не могло быть, чтобы я не собиралась его вернуть… — Я запнулась. — Черт побери, я даже не могу вспомнить, почему он у меня.

Айви глядела со странной улыбкой на лице. Наверное, Нэнси Дрю напомнила ей о ее собственном невинном детстве.

— Ты украла копытный крючок Трента? Это что, какая-то традиция детских лагерей у колдунов?

— Может, я его одолжила и забыла отдать, — предположила я, чувствуя непонятно откуда взявшееся чувство вины. Вспомнила, как засовывала его себе в карман с чувством праведного отмщения. Трент там был… и я его не любила. Наглый был тип.

Айви снова взяла книжку:

— Не удивительно, что он тебя не любит. Ты у него копытный крючок украла.

В раздражении, пытаясь подавить всплывшую из неверной памяти вину, я закрыла коробку и отодвинула.

— Это взаимно, — ответила я, натягивая носки. — Трент — лживый и хитрый паразит, и всегда был такой.

Она протянула мне «Нэнси Дрю», медленно выдохнув.

— Так ты думаешь… вся эта история с ковеном — его работа? Трент им о тебе рассказал?

Я посмотрела на обложку — Нэнси, притаившись в кустах и держа в руках табличку с выгравированными лей-линейными символами, искала клад. Ох, как это легко тогда казалось.

— Не знаю, — ответила я, путаясь в собственных мыслях, и отдала ей книжку обратно, на хранение.

Айви ее взяла так, будто боялась, что отберут, а я поглядела на закрытую коробку с памятными вещицами. Мне хотелось разозлиться на Трента из-за ковена, но что-то мне подсказывало этого не делать. Увидеть вещички из лагеря… там что-то случилось, а я не могу вспомнить. Блокираторы памяти именно так и действуют — затуманивают события, а эмоции оставляют нетронутыми. И когда попадаются такие мелочи, затрагивающие полувоспоминания, невозможно сказать — вот как сейчас — злюсь я на Трента за то, что он был сынком владельца лагеря или за что-то действительно плохое.

— Не знаю я уже, — сказала я наконец. — Он сейчас тоже под прицелом, и у него есть гораздо более дешевые способы отравить мне жизнь.