Режиссер Советского Союза 6 (СИ)

— Чем хорош формат фестиваля в Каннах и работа его жюри, так это открытостью, — решаю немного похвалить французов, — Думаю, все мы можем подпадать под влияние каких-то политических моментов. Только сама процедура награждения достаточно прозрачная.

— Вы намекаете на «Оскар», который так и не смогли получить? — ехидно улыбнулся журналист, — Нельзя быть таким обидчивым. Вся Америка смеялась над вашим растерянным лицом, после вручения награды конкуренту.

Поддаваться на подобные дешёвые провокации, значит, себя не уважать. И не припомню, чтобы в США смеялись над моей реакцией? Надо ставить на место ещё одного провокатора.

— Я прямо, без всяких намёков, говорю, что жюри Каннского кинофестиваля одно из самых беспристрастных в мире. Может, поэтому данное мероприятие пользуется огромной популярностью. В моих словах заключается ответ на ваш первый вопрос. Повлиять на решение жюри, невозможно. А мой фильм оказался в конкурсной программе, потому что понравился дирекции. Предвосхищая вполне логичный вопрос о Тарковском, то между нами нет никакого соперничества. Пусть победит сильнейший. Я же просто наслаждаюсь атмосферой моего любимого фестиваля и красивейшего города Франции.

— То есть вы не считаете решение Киноакадемии предвзятым? — продолжал провоцировать американец.

— Сегодня в Каннах день мудака? Или это мне повезло встретить два столь уникальных экземпляра ещё и в одном месте? — игнорирую вопрос Хобермана, поворачиваюсь к остальным журналистам и специально перехожу на французский.

Не знаю дело в происхождении нахалов или просто реакции на наглость, но народ встретил мои слова радостным гоготом. И никакой тебе корпоративной солидарности. Адам точно знает язык и с трудом сдерживал эмоции, дабы не сорваться. А вот молодой английский говнюк, являлся невеждой и продолжал смешить окружающих своей глупой ухмылкой.

— Месье, Мещерски, а есть ли в вашей картине любовная линия? — спросила моя старая знакомая Флорин Рене из «Le Parisien», — Обычно вам хорошо удаются подобные моменты.

— Я считаю, что даже в фильме о войне, должно быть, что-то доброе и светлое. А что может быть прекрасней любви? — смотрю, у некоторых акул женского пола затуманились глаза, — В любой моей картине этому чувству всегда уделяется внимание. Иначе, какой смысл в кинематографе? Но предлагаю вам сначала посмотреть мою новую работу и затем делать выводы. Более детально я готов говорить на пресс-конференции.

Журналисты ещё пытались вытрясти из меня какую-нибудь сенсацию, но я молчал. Сегодня у них и так хватает материала. Думаю, слова про «мудаков», с акцентом на их страны, облетят весь мир. Я же раздал несколько автографов и быстро поднялся по ступенькам.

А там произошла встреча в стиле «дежавю». Другой год, иная атмосфера и новый глава делегации, но ситуация идентичная моему первому посещению фестиваля.

Товарищ Ермаш во всей своей красе в компании помощника и переводчика ждал меня, чуть ли не у входа. Было желание демонстративно его проигнорировать, но это глупо. Поэтому киваю знакомым персонам из мира кино и подхожу к демонстративно невозмутимому чиновнику. Тот меня не разочаровал и сразу начал с места в карьер.

— Товарищ, Мещерский. Я понимаю, что вы у нас на особом положении. Но есть документы, подписанные всеми членами делегации, где утверждены правила нашего нахождения на фестивале. Если вы о нём забыли, то я сейчас напомню, — спокойным тоном начал Филипп Тимофеевич, — Для начала, почему вы не доложили о прибытии? Ведь многие сегодняшние мероприятия связаны с «Осовцом» и требуют вашего присутствия. Мы же должны планировать расписание, а вы подводите коллектив.

Вот не похож данный товарищ на идиота, скорее наоборот. Люди, с кем я обсуждал персону зама главы «Госкино», отзывались о нём по-разному. При этом все как один подчёркивали его организаторские способности и ум. Ругали, конечно, но это нормально. Кинематограф — такой гадюшник, что даже у ангела найдут массу недостатков, и польют какашкой. Здесь же явное желание товарища выстроить коллектив, дабы все ходили на цыпочках. Не удивлюсь, если остальных членов делегации затюкали до невозможности. И тут появляется Лёша, нарушает субординацию и своим поведением дискредитирует имидж столь важного начальника. Видят боги, что я не хотел ни с кем ругаться. Вот зачем лезть ко мне с придирками и портить отличное настроение?

— Как? — задаю простой вопрос, ломая планы чиновника демонстративно снимать с меня стружку.

В гляделки со мной играть бесполезно, ибо не боюсь. Чего-то в мозгу Ермаша повернулось, и он нарушил затянувшееся молчание.

— Я не совсем понял ваш вопрос.

— Как я мог доложить о своём приезде, если не знал названия гостиницы, в которой вы расположились? Мне надо было бегать по всем Каннам на ночь глядя, в поисках советской делегации? При этом вы прекрасно знали, где я остановлюсь. В местных отелях весьма неплохо развит сервис, и вы могли прислать записку с курьером, — вижу, что спокойствие потихоньку начинает покидать начальника.