Режиссер

— Хотя думаю, все рецензии появятся завтра, — говорит он, убирая кинопленку в коробку. — Просто все время кажется, будто ты пытаешься скрыть от меня то, что сказала тебе Бербель.

Она кивает, избегая его вопросительного взгляда.

— Ты меня знаешь.

— Нет, — мягко отвечает она. — Я знаю только, что в одиннадцать часов ты ляжешь в постель, положив руки на грудь, и заснешь.

— И это все? — смеется он.

Она невольно поджимает губы.

Он кладет меню на стол.

— Ну что, будем заказывать? — спрашивает она.

— Если тут есть что-то съедобное.

— Филе ягненка.

— Где это?

— Вот, смотри. А это — телятина.

Ингмар высыпает содержимое ящика на стол, кладет обратно пять оловянных солдатиков и выстраивает зверей: лошадь, две стельные овцы, ягненок и баран. Черная коза и корова.

— Всем обязательно быть, — говорит он, снова глядя на часы. — Рядом с «Красной мельницей» или в фойе.

— Гуннар, Макс, Ингрид, Туннель, Аллан…

— Впрочем, нет, Туннель не будет, — улыбается Ингмар, убирая одну из овец. — Она у нас едет на второй передаче, не успеет.

Он грызет ноготь.

— Отец придет?

— Билеты я отложил, но…

Он смотрит на тарелку с тонкими ломтиками телячьего филе, посыпанными черным молотым перцем.

— Давай подумаем о чем-нибудь другом, — осторожно предлагает Кэби.

— Давай.

— Не стоит беспокоиться о том, придет он или нет.

— Я только хотел сказать, что ему может быть трудно прийти на премьеру.

После стайермаркского вина во рту остался вкус компоста. Ингмар трет большим пальцем запотевший бокал. К ним идет официант.

Он ставит перед Ингмаром плоскую тарелку. Филе ягненка, кусочки свинины, веточка тимьяна и три крученые горки трюфельного и картофельного пюре.

Официант осторожно подливает в тарелку мясной соус с мадерой, лаймом и ежевикой, розовые брызги остаются у него на руке, он исчезает.

— Хватит уже говорить. Хоть мы и уехали, но мысленно ты все равно там, на премьере, которая…

— Я не нарочно, — со смехом перебивает он. — Это происходит само по себе, постоянно, как баркарола Шопена.

Он видит Кэби, выступающую с концертом в Осло. Она играет, а молния в платье на спине с каждым новым пассажем разъезжается еще на один сантиметр.

— Но теперь рядом я. Я поехала с тобой в Швейцарию, чтобы…

Ингмар накрывает банку из-под варенья тяжелой стеклянной крышкой. Она плотно прилегает к зеленой резиновой прокладке. Голос Кэби не проникает сквозь стенки, она замолкает, кожа под глазами краснеет. Она чувствует себя уязвленной, но гордо задирает подбородок.

— Все ждут в салоне — гости, критики, — говорит он.

Кэби кивает и убирает банку.

Он старается дышать спокойно.

Горьковатые испарения мерло поднимаются из черной бутылки из Сент-Эмильона.

Беспокойство неуклюже ворочается под ложечкой.

— Будешь?

— Я только…

Вилка ковыряет ломтики мяса.

Погружается в мясной соус и прокладывает в нем колею.

— Интересно, что Гуннар в пасторе видел самого себя, — говорит Кэби, воодушевляясь. — А ты видишь, как в роли пастора он играет тебя…

— А что видят другие? — бормочет Ингмар, встречая в зеркале свой собственный взгляд.

— Я как раз сейчас об этом подумала.

Он быстро жует, зубы впиваются в кровавое мясо, кисло-соленый вкус наполняет рот.

Кэби всматривается в его глаза и подливает вина.

— Спасибо.

— Из-за тебя пролила, — сухо произносит она.

Он потряхивает большую банку с густой жидкостью на дне. Кэби трясет мокрой рукой и устало смотрит на него сквозь стекло.

— Извини.

В другой банке Ингмар видит приукрашенную копию самого себя. Он сидит и быстро уплетает ванильное мороженое.

— На вид вкусно, — говорит Кэби.

Он кивает, облизывая ложку.

Смотрит на часы и вытирает салфеткой рот.

— Скоро девять.

Он думает о том, видел ли отец фильм, ехал ли молча в такси до Стургатан. Или мать шла домой пешком в одиночестве. Может быть, вместе с Агдой. А сейчас она, возможно, ставит на густавианский стол чайные чашки или рассказывает о фильме, пока отец смотрит телевизор.

— Я могу посидеть здесь, если хочешь — иди позвони, — говори Кэби.

Он встает, съедает последнюю ложку мороженого и спешит к выходу между круглыми столиками огромного ресторана.

Словно опережая себя, он вставляет ключ в замок еще до того, как останавливается постукивающий лифт.

Когда он идет по тихому коридору, он уже находится в своем номере, возле желтого мебельного гарнитура.

Бороздки блеклого ковра бросаются ему в глаза. Мимо медленно протекает полоска бра вдоль стен коридора. Тускло поблескивает медная обшивка дверей, множась в бесчисленных изгибах карниза.

Он прижимает к уху телефонную трубку, поворачивая в замке ключ и открывая дверь. Идет по розовому паласу, садится в желтое кресло, снимает трубку, заказывает разговор со Швецией.

Сердце бешено бьется в груди.

Но постепенно успокаивается, когда к телефону никто не подходит.

Он сидит, глядя в окно на темно-серые Альпы с белыми разводами.

Думает, не позвонить ли Ленн, спросить, кто был на премьере.

Он снова снимает трубку, просит, чтобы его попробовали соединить еще раз.

Слушая гудки, он вспоминает, как расставлял в ряд свои стеклянные банки.

На тенистой площадке за пасторской усадьбой.