Режиссерские уроки К. С. Станиславского

Очередь приходит в движение, волнуется… Люди знают, что хлеб есть, что его прячут для тех, кто может заплатить подороже. Разжигает толпу Пикар, сыщик, переодетый уличным поэтом: проходят в кабачок закутанные в плащи маркиз де Прель и граф де Линьер, наблюдая обычную для тех дней сцену народного волнения. Толпу разгоняют полицейские, они же избивают Пикара, не разобравши, что это сыщик. По площади к кабачку идет компания страшного Жака и его матери, тетки Фрошар. Навстречу им попадается хромой Пьер. Происходит встреча двух братьев. В кабачке начинается попойка. Оказывается, это место в Париже пользуется дурной славой. Темнеет. Из провинции приходит дилижанс. Две девушки-сёстры Генриэтта и Луиза остаются одни на большой площади, ночью, в незнакомом им городе. Обе очень красивы, но одна из них слепая; в Париже знаменитый медик, их дальний родственник, должен вернуть Луизе зрение. Девушки — сиротки. Неудивительно, что их никто не встретил. Старика Мартэна, их дядю, усыпил, заманив в кабачок перед приходом дилижанса, все тот же Пикар. Против старшей Генриэтты заговор: она имела несчастье месяц назад понравиться маркизу де Прель на деревенском празднике в его имении в Нормандии, и он решил похитить Генриэтту для очередной оргии парижской знати.

Акт заканчивается тем, что и вторая сестра, слепая Луиза, попадает в беду: ее уводит к себе тетка Фрошар. Сестры разлучены. Еще долго слышится крик уносимой похитителями Генриэтты: «Луиза… Луиза!..»

Зажгли ровный свет в фойе, и вдруг в секундную паузу после этого донесся приглушенный, последний крик: «Луиза!..» и неожиданно еще дальше настоящее эхо повторило, как бы вздохнуло: «Луиза!..»

Все смотревшие вздрогнули. Константин Сергеевич обернулся к режиссерам:

— Здорово! Как это вы делаете?

Увы, режиссеры сами не знали, как это получилось[53], но получилось действительно эффектно.

Рабочие сцены начали переставлять выгородку на второй акт, а все смотревшие собрались вокруг Константина Сергеевича, и завязался оживленный разговор о мелодраме, о ее воздействии на зрителя, о том, как ее играли когда-то и как играть ее теперь.

РЕЖИССЕРСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Через четверть часа К. С. Станиславский смотрел второй акт нашей пьесы. Это были сцена «оргии», сцена в подвале тетки Фрошар и в кабинете графа де Линьер[54].

Мы очень боялись, что если Константину Сергеевичу не понравится сегодня наша работа, то нам не удастся как режиссерам показать ему в дальнейшем самое для нас интересное — кульминационные картины пьесы: встречу Луизы с Генриэттой, восстание парижских предместий, разгром тюрем, убийство Жака, суд над Пьером и Генриэттой.

Мы напряженно наблюдали за лицом Константина Сергеевича и во второй половине показа. Нет, оно отражало тот же интерес и привычное внимание.

После конца второго акта Константин Сергеевич обернулся ко всем смотревшим вместе с ним репетицию и сказал:

— Ну-с, а теперь позвольте поблагодарить вас от себя и от имени режиссеров за внимание, которое вы проявили к нашей молодежи, пожелав увидеть ее работу и придя сегодня сюда… и разрешите мне остаться с ними наедине. У нас будет теперь свой, интимный, разговор…

Василий Васильевич Лужский остался, конечно, слушать К. С. Все участвующие собрались в тесный кружок вокруг Константина Сергеевича, и он, как всегда, спросил:

— Ну-с, все собрались?

— Все как будто, Константин Сергеевич.

Последовала небольшая пауза. Он еще раз всех оглядел, улыбнулся, понимая, что испытывают сидящие в ожидании его приговора актеры.

— Ну что же, очень много сделано. Очень трогательно и искренне. Я даже кое-где всплакнул. У вас, Раиса Николаевна (Молчанова. — Н. Г.), и у вас, Ангелина Осиповна (Степанова. — Н. Г.), во всех тех местах, где вы себе доверяете, настоящий нерв. В мелодраме актер должен обязательно всем уверить; что бы автор ни выдумал, актер должен считать, что все это произошло на самом деле. Только тогда и зритель всему поверит. А если актер все время подмигивает, что он все это делает и говорит потому, что играет сегодня мелодраму, а завтра будет играть настоящую пьесу, тогда зрителю становится скучно, какие бы ужасы и трюки ни показывали ему со сцены.

Снова наступила небольшая пауза, и снова он внимательно посмотрел на всех:

— Вот вы, Всеволод Алексеевич (Вербицкий. — Н. Г.), вы себе не верите…

— Это такая роль, Константин Сергеевич, я не представляю себе, что в ней делать.

— Вы играете, если я не ошибаюсь, сыщика?

— Да, Пикара.

— Сыщик в мелодраме — это самая замечательная роль. Он всем мешает, все делает не так, все путает, потому что думает, что знает все лучше всех…

— Это очень интересно — то, что вы говорите, Константин Сергеевич, но этого, по-моему, в моей роли нет…

— Вы ошибаетесь. Ведь это вас сначала принимают за бунтовщика и избивают?

— Меня, но дальше это не развивается.