Режиссерские уроки К. С. Станиславского

Режиссер должен один сидеть в пустом зрительном зале, ему должна быть обеспечена полная возможность сосредоточиться только на том, что происходит на сцене. Занятые в репетиции актеры должны находиться на сцене или за кулисами. Ни в коем случае не надо им разрешать спускаться в зал наблюдать за игрой их товарищей. Это разбивает их внимание, позволяя им критиканствовать, вместо того чтобы за сценой или за кулисами продумывать и заполнять в своей фантазии перерыв в «течении дня» их роли, между двумя своими сценами.

Конечно, совсем другое дело, если вы, старший опытный режиссер, хотите сегодня на своей репетиции передать свои знания, свой опыт режиссера и педагога молодым актерам и режиссерам. Тогда вы вызываете на эту репетицию, как на работу, нужную вам определенную группу лиц. Перед репетицией вы объясняете этой аудитории цель сегодняшней репетиции. Как режиссер и педагог, вы заранее подготовились к такой репетиции. Вы будете репетировать совсем для другой задачи, совсем с другой целью.

Как необычайно прав был Станиславский!

Как нервничаешь обычно, прислушиваясь к тому, о чем шепчутся в зрительном зале актеры, не занятые в эту минуту на сцене и просто «любопытствующие», заглянувшие на несколько минут в зрительный зал. Сколько внимания отнимает от сцены это ненужное режиссеру присутствие в зале лишних людей. Сколько времени уходит на то, чтобы ответить на все «дружеские» советы о том, как нужно играть тому или иному находящемуся сейчас на сцене их товарищу по пьесе.

Как нервничают актеры, находящиеся на сцене, прислушиваясь к шорохам и шепотам такого зрительного зала…

Я был бесконечно благодарен Константину Сергеевичу за то, что он оставил меня в тот памятный для меня день первой большой репетиции наедине со сценой, с актерами, с моими режиссерскими задачами по третьему акту «Горя от ума».

Я отчетливо помню начало этой репетиции.

Открылся занавес, обменялись последними словами в своей сцене Молчалин и Чацкий, осторожно выскользнула из двери комнаты Софьи в гостиную Лиза и, сделав незаметный знак Молчалину идти к Софье, скрылась в другой двери.

Чацкий, оставшийся один, произнес:

С такими чувствами! с такой душою,
Любим!.. Обманщица смеялась надо мною!

А затем раздался звонок, извещавший о приезде первой группы гостей.

С этого звонка в передней дома Фамусовых начинался первый кусок «моей» сцены «бала». Волнение, которое испытывает режиссер, когда он видит, как выполняется на сцене его задание, охватило меня.

Двери, которые вели в нижний зал, широко распахнулись, и Дворецкий во главе целой группы слуг, вооруженных шестами для зажигания люстр и канделябров, появился в гостиной со словами:

Эй, Филька, Фомка, ну, ловчей!
Столы для карт, мел, щеток и свечей!

И мне представилось, что я невидимо присутствую в доме Фамусова, знаю, сколько времени надо гостям, чтобы раздеться внизу в большой прихожей, подняться по парадной лестнице в зал, задержаться в зале, встретиться с другой группой и прийти наконец в гостиную, непосредственно примыкающую к внутренним комнатам дома.

Это ощущение дома Фамусова, я думаю, было самым верным и ценным в моем режиссерском самочувствии в тот день. Вероятно, оно незаметно для меня самого передавалось окружающим и уберегло меня от возможных ошибок.

Ничего особенно я, конечно, в этот день не сделал, но полакта по тексту было пройдено. Все группы гостей по нескольку раз прошли свои выходы, переходы, уходы из гостиной на танцы.

Константин Сергеевич все время оставался на сцене. Вместе со всеми он прилаживался к тексту и мизансценам и целиком отдавался своему самочувствию в образе радушного хозяина вечера.

Я даже не мог уловить, следил ли он за мной как за режиссером или нет. Остановив первый раз репетицию, я объявил распорядок дня: продолжительность перерывов и репетиции. Николай Григорьевич помогал мне с исключительной энергией, и ему я, собственно говоря, и обязан был тем, что удалось выполнить план Константина Сергеевича на этот день.

Так начались «большие» репетиции по «Горю от ума». Параллельно возобновляли декорации, собирали мебель и реквизит. Настал и тот день просмотра декораций первого акта, о котором Константин Сергеевич велел известить его еще в первую нашу встречу с ним.

И вот он сидит в зрительном зале, внимательно рассматривает гостиную первого акта.

Декорация была сделана заново по эскизам, сохранившимся от первой постановки. Все было новое, свежевыкрашенное, поэтому выглядело необжитым, бутафорским. И, вероятно, поэтому казалось, что все стоит, висит «не так»: каждый стул, каждая статуэтка, каждая картинка на стене. Константин Сергеевич нервничал, сердился, уверяя всех, что все сделано неверно, не по эскизам.

И вдруг все его недовольство, вся раздраженность мгновенно пропали.