Резидент

После того, как мне предъявили обвинение в совершенных в составе преступной цыганской группы преступлениях, выразившихся в грабежах, разбоях и вымогательствах, в чем естественно я никой вины не признал, меня сразу же доставили в следственный изолятор. Там около шести часов продержали с тремя такими же бедолагами в каком-то приемнике, где ужасно воняло затхлостью, сыростью и плесенью. Далее, вручив матрас и подобие, чем-то напоминавшее постельное белье, меня провели в камеру, на которой имелся номер: 748.

Войдя внутрь, я оказался в душном помещении, размером пять на семь метров, где были по бокам расставлены деревянные двухъярусные нары, рассчитанные принять на себя двенадцать человек. Посередине стоял изготовленный из того же материала длинный стол. По бокам его были расставлены лавки. В правом от двери углу, за небольшой кирпичной перегородкой, находилось отхожее место. Как только сзади меня скрипнула и затем захлопнулась металлическая дверь, сидевший в темном углу на почетном (как в последствии оказалось) месте, довольно пожилого возраста мужчина задал вопрос:

– Какая статья?

Это был пожилой человек, предположительно шестидесятилетнего возраста, имевший довольно отталкивающую, если не сказать страшную, «рожу». Его на лысо обритая голова и густые нахмуренные над глазницами брови только усиливали первое впечатление; глаза черного цвета, словно «сверливали» тебя насквозь. Нетрудно было догадаться, что перед тобой находится «сиделец», пользующийся в этой камере неограниченной властью и уважением сокамерников. Свободная новенькая майка синевато-серого цвета и такие же трико, но уже чисто черные, скрывали его изношенное в тюремных походах, но еще достаточно сильное тело.

– 145, 146, 148, – перечислил я вменяемые мне положения действующего в то время уголовного законодательства.

– Серьезные статьи, – сделал свою заключенье «смотрящий» и, показывая на свободное место, продолжил, – проходи, пока занимай вон те верхние нары, а дальше посмотрим.

Воспользовавшись оказанным мне таким радушным приемом, я расстелил матрас, легко запрыгнул на свое место и принялся размышлять над своим положением. При этом, в силу своей военной привычки, я не забывал наблюдать за происходящим в камере. В то время, как я коснулся головой подушки к главенствующему над нашим невольным жилищем мужчине подсел маленький юркий паренек, примерно одного со мной возраста, тело которого сплошь было покрыто татуировками и выдавало в нем привычного к тюремной жизни человека. Назвав его «Голова», принялся рассказывать анекдот:

– Приходит мужик к психоаналитику и говорит:

– Доктор, помогите, я совсем перестал получать удовольствие от жизни.

– Попробуйте алкоголь.

– Пробовал не помогает.

– Может быть легкие наркотики.

– Тоже пройденный этап, никакого эффекта.

– Тогда есть последняя надежда, сходите в цирк, там есть замечательный рыжий клоун, он может рассмешить кого угодно.

– Со словами: «Блин я же и есть этот рыжий клоун, мужик выбрасывается в окно.

После такого занимательного рассказа о завершении клоунской карьеры, все помещение камеры наполнилось дружным смехом. Я тоже отвлекся от своих невеселых мыслей и улыбнулся. Парнишка собирался начать другой анекдот, но я не успел узнать его очередную занимательную историю, так как дверь в наше помещение открылась и меня вызвали на допрос.

В следственном изоляторе со мной общаться не стали, а перевели меня в изолятор временного содержания ближайшего РОВД. На СИЗО существовал хоть какой-то порядок, и оперативникам весьма затруднительно было «выбивать» с подозреваемых показания. В районных же отделах все было намного проще, и «опера» получали полную свободу действий.

На следующее утро меня завели в комнату для допросов. Там сидели уже знакомые нам Ерохов Иван и Тищенко Владимир. Для приличия они задали мне несколько обыденных вопросов. Потом, похожий на бульдога сотрудник стал ходить по помещению и, как бы случайно оказавшись у меня за спиной, резким движением накинул мне на лицо какую-то тряпку, дав таким образом вдохнуть какой-то гадости. Практически моментально я провалился в бессознательное состояние.

Очнулся я – толи в кабинете, толи в каптерке – в общем, в комнате больше напоминающей сушилку, чем что-либо другое. Там было огромное количество труб, излучающих тепло, у меня страшно болела голова и жутко хотелось пить. Мои руки были пристегнуты сзади наручниками и надежно крепились за одним из многочисленных радиаторов. Моего пробуждения с большим нетерпением ждали «Ванек» и «Вовочка», как мысленно их я окрестил.

– Значит раскаяться в содеянном ты не желаешь? – спросил Тищенко.

Я прекрасно понимал, что если я сознаюсь, то мне сразу же выпишут пятилетнюю путевку в места не столь отдаленные, где света вольного не увидишь. Поэтому я решил, чтобы это не стоило, упираться сколько смогу и набрался наглости им ответить: