Резинки

В половине восьмого он поднимается наверх и, не теряя ни минуты, пускает себе пулю в сердце.

Здесь Лоран останавливается; все время есть какие-то неясности: Дюпон умер сразу или нет?

Предположим, что он только ранил себя: у него еще были силы выстрелить снова, поскольку доктор уверяет, что он смог спуститься по лестнице и дойти до машины. А если допустить, что пистолет заклинило, то в распоряжении профессора были и другие средства: вскрыть себе вены, например; он был таким человеком, у которого наверняка была наготове бритва на тот случай, если пистолет откажет. Говорят, чтобы покончить с собой, нужно иметь большое мужество; легче признать его за этим человеком, чем счесть, что он вдруг передумал.

С другой стороны, если ему сразу удалось себя убить, зачем доктору и старой служанке понадобилось выдумывать эту историю: раненый Дюпон, зовущий на помощь с лестницы, и хотя казалось, что его жизнь была до этого вне опасности, внезапная кончина в клинике. Можно подумать, что Жюар остановился на этой версии, чтобы его нельзя было обвинить в том, что он забрал труп: требовалось, чтобы Дюпон был еще жив, и тогда он был вправе его госпитализировать; с другой стороны, требовалось, чтобы он мог держаться на ногах, и тогда не нужны были санитары с носилками; наконец, этот краткий отрезок перед смертью позволял жертве спокойно рассказать об обстоятельствах убийства. Возможно, что Дюпон сам подсказал эту меру предосторожности в своем письме. Но любопытно то, что доктор настаивал на этом сегодня утром, даже давая понять, что поначалу ранение не показалось ему тяжелым — а это, как ни верти, делает смерть несколько загадочной. Что же касается служанки, то ей и в голову не приходило, что профессор может скончаться. Удивительно уже то, что Дюпон или Жюар пришли к такому решению, которое обязывало их посвятить во все старую женщину, еще удивительнее, что она так ловко сыграла свою роль перед инспекторами, всего несколько часов после драмы.

Есть и другая гипотеза: Дюпон пустил себе вторую пулю, когда его доставили в клинику — таким образом, мадам Смит ничего не знала, и доктор должен был принять во внимание ее возможное свидетельство, чтобы составить свое. К сожалению, если вполне правдоподобно то, что он согласился закамуфлировать самоубийство своего друга, то невозможно представить, что он дал ему возможность довести его до конца.

Подытожим: следует считать достоверным, что Дюпон покончил с собой без помощи доктора и служанки; то есть он это сделал, когда был один, следовательно: либо у себя в кабинете в половине восьмого, либо в спальне, пока служанка ходила звонить в клинику из соседнего кафе. После возвращения старой женщины Дюпон все время был с кем-то — сначала со служанкой, затем с доктором, — и тот, и другая помешали бы ему повторить свою попытку. Может также, что первый раз он стрелял в кабинете, а второй — в спальне, но это усложнение ничего не дает, так как, в любом случае, он не казался тяжело раненным, когда прибыл доктор. И действительно, судя по всему, в откровенности служанки сомневаться не приходится (один доктор причастен к сокрытию истины). Покидая свое жилище, Дюпон не был мертв, мог даже кое-как передвигаться — доктор вынужден был это признать, чтобы его не опровергла служанка. Впрочем, все это могло быть просчитано заранее: раз служанку нельзя было посвятить в тайну, следовало сделать так, чтобы она не оказалась рядом с трупом, держащим в руке пистолет, — что давало бы ей больше шансов заподозрить самоубийство и позволило бы ей, кроме того, вызвать любого другого врача — или даже полицию.

Итак, решение было следующим: Дюпон пускает себе в грудь пулю, зная, что ранение смертельное, но что у него будет достаточно времени, чтобы заявить об убийстве. Он пользуется глухотой служанки, внушая ей мысль о поспешном бегстве убийцы. Затем он спокойно дожидается прибытия друга-доктора и объясняет тому, что ему нужно сделать после его смерти. Жюар увозит раненого и тогда уже пытается его спасти вопреки его воле…

Всегда что-то не складывается: Дюпон, если он действительно был в таком хорошем состоянии, не мог быть так уверен, что его нельзя было спасти.