– Мы хотим знать то, что знаете вы.
– Все?
– Все.
– Боюсь, тогда мы здесь просидим долго. Я третий год раз в неделю хожу к психоаналитику, а самого главного еще так и не сказала.
– Не ерничайте, вы отлично понимаете, о чем я спрашиваю!
– О чем?
– Об
– О чем?
– Об
–
– Только не валяйте дурака... Расскажите все, что вы знаете об
– Какой
– Ну что вы, ей-богу, повторяете одно и тоже. Вы же отлично все понимаете.
– Ничего я не понимаю... Вы меня с кем-то путаете...
– Нет, ничего мы не путаем... Мы вообще никогда ничего не путаем... Даже в случае, если нас очень хотят запутать.
– Я просто объясняю, что совсем не понимаю, о чем вы. Я только что прилетела в вашу страну, тут же меня привели сюда, где вы задаете туманные вопросы, на которые невозможно ответить... А когда я пытаюсь вас понять, вы говорите, что я вас запутываю.
– Я говорю с вами предельно ясно. Расскажите нам все, что вы знаете об
– Объясните, какая игра вас интересует?!
– Та самая...
– Та самая... Которая...
– Прекратите! – Очкарик покраснел, а Татарин посмотрел на меня с укором.
– Я действительно хочу вам помочь...
– Тогда говорите.
– Объясните, о какой игре идет речь, и я вам все расскажу. Я очень устала после перелета. Хочется в душ и спать. В последний раз я играла в шарады, будучи абсолютно пьяной, на собственном дне рождения лет пять назад, а до этого видимо, лет эдак в десять, в морской бой.
– Хорошо... Если вам угодно упрямиться... Речь идет об
– И?
– Что «и»? Нам давно известно, что вы играете в
– Я?
– Прекратите. Мало того, что вы в нее
– Я?
– Да, вы. А в нашей стране, как и во всей объединенной Европе,
– Пригласили?
– Могли бы, между прочим, быть куда грубее... Короче, если хотите вернуться, расскажите! Все!
Я промолчала, потому что не знала, о чем говорить. Очкарик встал:
– Я оставлю вас на минуту.
– А вы тут подумайте, – добавил Татарин и тоже встал.
Вышли, один за другим, аккуратно прикрыв за собой дверь.
В комнате было очень тихо. Только стучали часы. Я легла, подложив под голову ладони. Вспомнилась нянька писателя Толстого... Как лежала она одна-одинешенька, только ходики стучали. И все домогались: кто ты – что ты? Кто ты – что ты? Кто ты – что ты?
Я не знаю, сколько проспала. Меня разбудил Очкарик, тряся за плечо. Страшно болела голова.
Очкарик присел к столику и опять начал перекладывать листы из папки.
– Ну, так о чем мы?
Я промолчала.
– А... Что вы даже
Вошел Татарин с подносом. Поставил на стол тарелку с трубочками из теста, посыпанными орехами, чашку кофе и стакан с водой. Очкарик продолжал:
– Вы усложняете свое положение...
Мне вдруг стало все равно. Я отпила горячий кофе.
– Как вы понимаете, избавиться навсегда от
– Что?
– Нельзя никому о ней рассказывать! Вот что!
– Что же вы сами нарушаете порядок? Рассказываете мне о ней!
– Ой, не нужно, не делайте только вид, что вы и без нас не в курсе... Ведь
Я зевнула, но не потому, что мне было неинтересно, а потому, что уже вторые сутки толком не спала.
– Извините, я очень устала. И, честно говоря, так и не знаю, чего вы от меня хотите. Я ничего не знаю ни про какую
– Опять сначала... Как вы не понимаете, что все это мы делаем для государственной безопасности... Затем, чтобы наши граждане не замутнили собственное сознание подобной глупостью... Мы должны не допускать распространения этой заразы здесь, на территории Свободной Европы. – Тут Татарин закашлялся, а Очкарик замолчал.
– Но теперь действительно можно сказать, что что-то я уже знаю...
– Прекратить! – заорал Очкарик и сморщился. Потом ударил себя в грудь, начал хватать губами воздух, захрипел пузырящимся ртом и упал вперед, ломая столик.
Татарин закричал на чешском, подхватил упавшего подмышки и выволок за дверь. Там забегали люди, через некоторое время проскрипела колесами каталка. Все стихло.