Резко повзрослевшие (СИ)

— Дам плед, одеял лишних нет, — отвечает трактирщица, сгребая монеты под стойку. — Держите ключ, вторая комната от лестницы на втором этаже. Проводить?

— Да, проводи моих друзей. А я пока посижу здесь.

Трактирщица выходит из-за стойки и направляется к лестнице. Хром вяло шагает за ней. Сиджи, подойдя к Катарсис, шепотом спрашивает:

— Ты не пойдешь спать? Тогда Хром точно займет кровать.

— Я поспрашиваю про ваших наемников.

— Тогда я тоже останусь.

Катарсис молчит. Бросает взгляд на парочку в углу трактира и пьяницу, сидящего рядом. И, пожимая плечами, отвечает:

— Хорошо.

Сиджи присаживается на бочку, озадачено оглядывая трактир. Глядит то на Катарсис, то на отражения язычков пламени свечей в бутылках, стоящих на стойке возле кучи листовок.

— Мужик, — обращается Катарсис, облокачиваясь локтем о стойку, — ей, мужик, хочешь чего покрепче?

— Че-е-е-г-о? Баба, чо ты мелишь?..

— Водку, говорю, не хочешь? А то пиво, да пиво. Нужно чего посерьезней выпить, праздник ведь.

— Какой еще… ик… праздник? — спрашивает пьяница, наконец, повернув голову к Катарсис.

— И не удивительно, что не знаешь. Но я тебе расскажу, ты на вид приличный человек и лицо у тебя доброе. Друг мой жениться. На красивой девушке, волосы у нее длинные-длинные, талия тонкая-тонкая. Мастерица, каких свет еще не видел. А характер-то! Характер! Покладистая, слова лишнего не скажет.

Сиджи слушает внимательно, задрав бровь, и посматривает то на Катарсис, то на пьяницу, что почти выпил все свое пиво.

— У баб по молодости… ик… у всех характер хороший, — говорит мужик, разглядывая дно кружки. — А затем, как замуж-то… ик… выйдут… ик… то сразу все это, мать вашу, хорошее пропада-ик…

Катарсис секунду молчит, наблюдая за трактирщицей, спускающийся по лестнице, а затем спрашивает:

— Ну, так что? Выпьешь-то за счастья моего друга?

— Выпить-то выпью, грех тут не выпить-то.

— Можно моему другу водочки? И мне, пожалуй, тоже. И про пиво не забудьте.

— А подруге вашей? Тоже налить? — спрашивает трактирщица, достав стопки и бутылку местной водки. — Или ей пива?

— Сок есть? — спрашивает Сиджи, кривя губы при виде выпивки.

— Виноградный. С пряностями.

— Вот его, пожалуйста, — облегченно вздыхает Сиджи, пересаживаясь на стул ближе к Катарсис.

— Ох, хороша водочка! — хрипит пьяница, резко поставив стопку на стойку.

Сиджи глядит на Катарсис, что залпом осушила стопку, не поведя и бровью.

— Налей еще, — кивает Катарсис, усаживаясь поудобнее.

Трактирщица наливает еще, а потом ставит кружку сока перед Сиджи.

Парочка в углу спорить перестала и начала играть в карты. Девушка иногда заливалась смехом, а мужчина что-то тихо ей рассказывал.

— Мужик, а, мужик? Ты же местный? — спрашивает Катарсис и, дождавшись утвердительного кивка, продолжает: — Значит, знаешь местные новости. Может, есть что-нибудь интересное? Заказы какие-нибудь.

— Эт надо у этой милой… ик… госпожи спрашивать, — отвечает пьяница, стопкой указывая на трактирщицу. — Ни чо я не знаю, пью здесь уже третьи сутки. Но вот чо я те… ик… скажу! Говорят, какие-то проблемы с грибами. Типа они местных убивают и все такое. И вообще виноваты во всех бедах. Вот ты меня послушай, если грибы убивают простых людей, то на вилы их насадить надо! И в костер. Будем нам шашлык… ик…

— Говорят, где-то вблизи Баленвии разбили лагерь наемники, — говорит Сиджи, сжимая кружку в руках и опустив голову. — Говорят, что они люди.

Трактирщица резко поворачивает голову к Сиджи и испуганно глядит, прижимая руки к сердцу.

— Чтоб их грибы сожрали! — восклицает пьяница. — Людских наемников нам еще здесь не хватало!

— Страшные вещи говорите, милочка, — шепчет трактирщица, покачивая головой. — Ох, очень страшные вещи.

— Люди всегда хотят крови! Ик!.. Всегда хотели и хотят нас грохнуть! А они еще и наемники! На вилы их, на вилы!

Сиджи замечает взгляд желтых глаз мужчины с белыми, как молоко, волосами. Его глаза страшно горят в тенях трактира. Затем он отворачивается, говорит что-то девушке. Та быстро собирает карты. Они встают и идут к двери.

— На вилы! Проткнуть их, выпустить кишки! — кричит пьяница, размахивая стопкой в руках.

— Сиджи, — шепчет Катарсис, наклонившись, — иди в комнату. Сейчас мы уже вряд ли что-нибудь узнаем.

— Хорошо.

Из открытой двери дует холодный ветер. Сиджи ежится, сильнее укутываясь в плащ, и идет к лестнице.

— Мама! Папа!

Мужчина и женщина стоят спиной, смотрят куда-то вдаль. В чистое голубое небо, на уносимые ветром травинки и лепестки. И на яркое круглое солнце.

— Мамочка! Мама! Мам!.. Папа!

Сиджи бежит, задыхаясь, махая руками, спотыкаясь. И кричит. Орет, надрывая горло.

— Ну, посмотрите же сюда!

Сиджи падает, но не чувствует боли. Поднимается, громко кашляет и снова бежит.

Мужчина и женщина стоят спиной, смотрят на просторные зеленые поля, усыпанные красными маками. И как будто не слышат крики.

— Пап! Мам! Я здесь! Посмотрите сюда!

Они оборачиваются, когда Сиджи в очередной раз падает и не находит сил встать.

— Твой страх… твоя боль… никто не хочет, чтобы это прекращалось.

Мужчину и женщину окутывает белый туман. Резкая вспышка слепит глаза. Сиджи прикрывает лицо ладонью.