Резня на Сухаревском рынке

— Толкнуло? — переспросил Скопин. — Толкнуло намерение жены уйти и забрать все деньги. Смотрите сами, Захар Борисович, мы были в квартире Сбежина. Да, он коллекционирует оружие, но во всей квартире, в обстановке, в мебели, обоях, шторах, светильниках — везде видна рука женщины. Он убил свою жену, но ничего не изменил в обстановке. Он даже трюмо оставил на месте, хотя теперь — холостяк. Я уверен, при обыске мы обнаружим, что все вещи его супруги остались на местах. О чем это говорит?

— Подкаблучник? — предположил Архипов.

— Он явно не из богатой семьи. Смотрите, ведь после смерти жены он ничего не изменил, потому что думает, что именно так и выглядит богатый, благополучный дом. А своей обстановки у него не было. И этого всего он мог лишиться из-за жены. Обиделся он на нее. И убил.

— От обиды? — удивился Захар Борисович.

— А что? Почитай, половина убийств — от обиды. У одних эта жгучая обида возникает во время, например, пьянки — вот они и хватаются кто за нож, кто за топор. А у Сбежина и без выпивки эта обида сидела давно и глубоко. Может, с детства.

Архипов пожал плечами:

— По мне, так это не обида, а самое что ни на есть настоящее безумие.

— Постойте… — сказал вдруг Скопин. — Сейчас… Какая-то мысль… Горничная!

— Которая пропала, а одежда осталась? — уточнил Архипов.

— Да, одевайтесь, живо! — Сбежин вскочил. — Мирон! — громко крикнул он. — Мирон! Одевайся!

— Что такое? — спросил Архипов, набрасывая на плечи помочи.

— Едем к Сбежину.

— А как же наш план?

Скопин глухо зарычал.

— К черту! Горничная! Он не мог удалить ее тело, пока мы там были! Значит, спрятал! А может, она еще жива — он ведь ранен и ослаб от потери крови, хотя… Мирон, черт тебя возьми, где ты?

— Иду! — откликнулся казак и появился в проеме, натягивая штаны. За его спиной виднелась белая повязка на лице несчастной девушки.

— Надо было поставить городового следить за выходами, — зло пробормотал Сбежин, натягивая сапоги. — Что же это со мной такое! Как я прошляпил!

В спальне Маркела Антоновича тускло горела свеча на прикроватной тумбочке, освещая двух лежащих на кровати людей.

— Вот, — сказал Сбежин, — вот так, дорогой мой дядя. Было больно, но оно того стоило.

— Дурак ты, Лёня, — отозвался Тимофеев. — Судейские тебя быстро поймают.

— Нет, я не собираюсь возвращаться домой. Дело в том, что неделю назад я продал квартиру, коллекцию и всю обстановку самому себе через подставное лицо. Сегодня утром я уеду, а потом на мою квартиру приедут грузчики, предъявят полиции купчую и увезут всю обстановку в другой город.

— А там? — спросил Тимофеев.

— А там появится некий господин С, который продаст все с аукциона самым разным людям. Но на самом деле мое имущество перевезут еще в одно место, где я буду жить.

— Хитро, — кивнул Тимофеев.

— Но мне понадобятся деньги, пока я буду проворачивать все это дело.

— Так-так, — сказал Маркел Антонович. — И где ты их возьмешь?

— У вас ведь есть сбережения в банках? — невинно спросил Сбежин.

— Сколько ты хочешь? — спросил Маркел Антонович.

— Думаю, пятисот тысяч будет вполне достаточно.

— Ого! — сказал Тимофеев. — Губа у тебя не дура!

Сбежин, слегка застонав, повернулся на спину и раненой рукой вынул из внутреннего кармана сложенный листок бумаги.

— Вот, тут все уже написано. Осталось только поставить подпись, дядя.

— Иди к черту!

Сбежин вздохнул, перехватил кинжал так, чтобы его рукоятка стала подобием кастета и, повернувшись на бок, сильно ударил дядю в зубы.

Мирон держал лампу. Скопин с Архиповым стояли в тесной кладовке над телом убитой Луши. Рядом лежал узкий трехгранный кинжал. Иван Федорович наклонился и потрогал девушку за руку.

— Еще слегка теплая. Он ушел не так давно. Черт!

Скопин выпрямился.

— Она лежала тут, когда мы допрашивали этого мерзавца! Ну почему? Почему? Как я мог пропустить то, что было у меня под самым носом!

— А я? — мрачно спросил Захар Борисович. — Меня-то не сбрасывайте со счетов.

— Оба мы хороши! — горько сказал Скопин.

— Где Сбежин? — спросил Архипов.

— Сбежал, етить его мать! — откликнулся Мирон.

— Срочно на Сухаревку, — скомандовал Иван Федорович. — Мирон, давай в часть, пусть пришлют сюда наряд и никого не пускают, пока мы не возьмем Сбежина. Да, разбуди доктора — он должен дать заключение.

— А вы как без меня? — спросил казак.

— Забежим к Самсону, попросим подсобить людьми. Не пропадем. А потом и ты к нам приезжай — только иди осторожно, оглядывайся. Сбежин, возможно, перед тем как идти в лавку, будет кружить для осторожности.

— Хорошо. Буду идти сторожко. Как пластун.

Свеча на тумбочке оплыла наполовину. Леонид Андреевич сидел на кровати и сосредоточенно смотрел на дядю. Лицо его представляло собой ужасное зрелище: рот заткнут полотенцем, кровь течет из рассеченной губы и разбитого носа, заливая холеные седые усы. Левая рука Маркела была рассечена до кости. Кровь из другой раны — на правом боку — медленно впитывалась в перину.