Резня в ночь на святого Варфоломея

Вскоре королева добилась вступления Колиньи в Совет. Она использовала незатухающую вражду между кланами Гизов и Монморанси-Шатийон (Колиньи). Но угроза со стороны государства, нависшая над фаворитами-расточителями Генриха II, сблизила коннетабля с его старыми врагами. На Пасху 1561 г., «день, который История пометит мрачным багровым цветом»,³³ Монморанси, Гиз и Сент-Андре образовали католический Триумвират, который тут же потребовал, чтобы королева «выбрала ту или другую сторону». Казалось, что, вынужденная им противостоять, флорентийка выскажется за Реформацию. Теодор де Без в своем письме Кальвину называл ее «наша королева». Католические проповедники говорили о недействительности присяги, данной монарху-отступнику. Когда закончилась коронация, кардинал Лотарингский сказал Карлу IX:

— Как только вы согласитесь переменить религию, с вашей головы в тот же миг сорвут корону.

И все же обращение короля представлялось возможным. Известно, что маленький монарх в открытую насмехался над епископом, а его брат Генрих играл в гугенота и бросил в огонь молитвенник их сестры Маргариты.

Совещание в Пуасси разрешило проводить открытую полемику прелатов и пасторов. Никто не жалел ни таланта, ни знаний. Тщетно. Положение оказалось прескверным. Рано или поздно неизбежны были призывы к оружию. С поразительным упорством Екатерина, несмотря на угрозы Филиппа II и триумвиров, отказывалась идти им навстречу. Ее Январский эдикт (1562), разрешивший отправлять реформированный культ вне стен некоторых закрытых городов и явившийся прообразом Нантского эдикта,³⁴ был поистине революционным. Разрешив сосуществование двух религий, племянница Римских Пап совершила святотатство и расколола единство королевства. Так рассудило общественное мнение, так рассудили Гизы. Екатерина спросила у Колиньи, на какую помощь она может рассчитывать против Лотарингцев и против испанцев.

— Две тысячи пятьсот церквей предложат вам свое достояние и людские жизни, — ответил адмирал.

Королева тайком иногда лично следила за одной протестантской церковью, чтобы проверить, как ее посещают. И умышленно поощряла протестантов стать военной и боеспособной партией. «Если бы политический дух реформатов достиг высоты их веры, они бы дружно откликнулись. Но отклик не был единодушным, и страна оказалась на грани войны, которой так хотела избежать».³⁵ Несмотря на явно близкую ее опасность, флорентийка сохраняла неколебимое хладнокровие. У делегации парижан, негодовавших из-за того, что некое здание было отведено для протестантских богослужений, она спросила:

— Так вы желаете, чтобы они мокли под дождем?

— Сударыня, — ответили ей, — если не будут мокнуть они, мокнуть предстоит вам и вашим детям.

Крутой вираж властителя Наварры, который, в страхе потерять свое крошечное королевство, вступил в союз с Триумвирами, стал суровым испытанием. А 1 марта 1562 г. буря пронеслась по Васси. Франсуа де Гиз на пути к Парижу встретил около тысячи протестантов, слушавших проповедь в риге и тут же преградивших ему дорогу. Последовала их стычка с его эскортом. Герцог, на которого обрушился град камней, дал своим людям приказ прорваться. Шестьдесят гугенотов погибли, двести пятьдесят были ранены. Было ли это избиение преднамеренным, как потом настойчиво утверждала потерпевшая сторона? Об этом и поныне спорят. Упомянем, что в свой последний час Гиз утверждал обратное. Не так-то просто представить себе злой умысел в подобных обстоятельствах. Как бы то ни было, а эта жуткая «неприятность», по словам Лотарингца, прямым ходом повела к террору, и обе стороны принялись состязаться в жестокости. Королева укрылась в Фонтенбло. И столь велик был ее ужас перед Гизами, что она решительно передоверила королевство протестантам. Она направила не меньше четырех писем к Конде, зовя его примчаться и заклиная «спасти детей, их мать и королевство».

Торжественный миг. Нескольких сотен кавалеристов, окруживших Фонтенбло, было бы достаточно, чтобы Бурбон стал защитником Короны, и протестанты оказались бы легализованы. Но голова принца Конде для политики не годилась. Он что-то заподозрил, стал вилять и упустил шанс, за который не преминули ухватиться его противники. И тогда Триумвиры завладели двором. Став их пленницей, скомпрометировав себя письмами, которые Конде по глупости обнародовал, правительница королевства утратила свою власть.

Провинции стали между тем театром того, что Мишле назвал премьерой Варфоломеевской ночи. Ярость фанатиков дошла до предела. Били в набат. В деревнях священники повели свою паству уничтожать еретиков. Все гугеноты оказались под угрозой истребления. Дворяне еще колебались и медлили. Их призывали к бою женщины, принцесса де Конде и прежде всего госпожа де Колиньи (Жанна де Лаваль). Адмирал прекратил сопротивление, когда его супруга сказала ему:

— Я призываю вас во имя Господа присоединяться к нам, или я стану свидетельствовать против вас на Страшном Суде!