Резонанс

Изредка подъезжали автобусы; иногда их сопровождали мотоциклы с установленными на колясках ручными пулемётами, иногда – открытые вездеходы с крупнокалиберным вооружением на турелях. Но не армейские: и на тех и на других неизменно белели эмблемы в виде стилизованной модели атома. Представители учебных заведений поднимали над головой таблички или попросту выкликивали нужные фамилии, грузили своих подопечных в транспорт и уезжали. На остальных это действовало угнетающе.

Меня забрали в числе последних. Уже поздним вечером нами битком набили два душных и прокалённых автобуса и повезли в город, не снизойдя до хоть каких-либо объяснений и пояснений. Их должны были дать уже на месте.

«На месте» оказалось комплексом новеньких двухэтажных домов на окраине Новинска. Территорию распределительного центра окружал высокий забор, попасть внутрь и выйти наружу можно было лишь через пропускной пункт. Плац, столовая, медчасть и основной корпус с вывесками «Администрация» и «Библиотека», за ним какие-то не до конца разобранные бараки. Вроде бы условия для проживания не из худших, но, когда после регистрации и скудного ужина нас разместили в длинном, казарменного типа помещении, стало откровенно не по себе. Очень это всё напоминало даже не армию, а исправительное заведение – то, которое закрытого типа, для малолетних правонарушителей.

Перед отбоем закреплённый за помещением дневальный велел выстроиться у кроватей – к нам пожаловало высокое начальство.

– Ровнее становитесь! Ровнее! – придирчиво потребовал он, а затем и сам вытянулся по стойке смирно и на одном дыхании выдал: – Ваше благородие, новоприбывшие для проведения инструктажа построены!

В казарму вошли двое: господин лет сорока в федоре и дорогом, определённо пошитом на заказ костюме и тип чуть постарше, назвать которого господином не повернулся язык. Бульдожье лицо, кряжистая фигура, военная выправка, да и пиджак кроем напоминал скорее китель. На голове – картуз.

Старорежимное обращение неприятно царапнуло слух, а выказываемое дневальным подобострастие заставило приглядеться к «их благородию» внимательней. Вытянутое лицо отличалось тонкими чертами, но при этом казалось волевым и, как принято говорить, породистым. Щёки были гладко выбриты, от левого уха под воротник сорочки уходил тонкий белый шрам. И слегка подёргивалось нервным тиком левое же веко. Осанка – будто шпагу проглотил или тросточку вроде той, что сейчас зажал под мышкой, но, в отличие от державшегося на шаг позади спутника, военного он ничем не напоминал.

«Из бывших», – решил я и сам поразился тому обстоятельству, сколько деталей сумел подметить за эти несколько секунд. Прежде подобной наблюдательностью похвастаться не мог, и дело было точно не в одном только избавлении от близорукости – помимо всего прочего каким-то неуловимым образом изменилось само восприятие окружающей действительности.

– Я – комендант распределительного центра, – объявил господин, – и вы какое-то, искренне надеюсь, очень недолгое, время пробудете здесь под моим попечением.

Холёное лицо оставалось бесстрастным, а вот слова буквально сочились презрением, но никому из нашей разношёрстной компании и в голову не пришло возмутиться; напротив – все стояли, затаив дыхание. И я – как все. Даже стало чуточку стыдно из-за собственного конформизма и захотелось назло всему выдать какую-нибудь дерзость, но справиться с этим необдуманным порывом оказалось предельно просто.

Благоразумие. Мне хотелось думать, что таким образом сказалось именно благоразумие.

– Правил немного: под категорическим запретом находятся нарушение установленного администрацией распорядка дня, воровство, драки и любая, подчёркиваю – абсолютно любая политическая агитация. Все замеченные в данных проступках понесут самое суровое наказание!

Благоразумными среди нас оказались не все. Кое-кому не хватило ума проникнуться серьёзностью момента и промолчать.

– И что нам сделают? – ухмыльнулся крестьянской внешности бугай, высоченный и широкоплечий, с натруженными руками. – Мы – сверхлюди!

Комендант брезгливо дёрнул плечом, и громилу сшибло с ног, протащило по крашеным доскам пола в конец помещения и хорошенько шибануло о стену. Там он и остался лежать. Вроде бы – живой.

Проделано всё оказалось столь виртуозно, что выброс силы не только не зацепил никого из соседей бедолаги, мы его даже и не почувствовали. Я – так уж точно. А значит, не смог бы и защититься. И осознание этого факта заставило замереть на месте подобно соляному столбу.

Как видно, к аналогичному выводу пришли и остальные, в казарме воцарилась полнейшая тишина. Никто и с ноги на ногу не переминался, а уж о своих конституционных правах, наверное, даже слишком громко подумать боялись.