Резус-фактор

Открыв глаза, он понял, что лежит на земле в метре от уже упавших листьев. Сев, он открыл рот от удивления. «Танцоры» исчезли, а на их месте пульсировал небольшой, размером чуть больше теннисного мячика, шар, похожий на мыльный пузырь. Он переливался всеми цветами радуги, отражая пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи.

Окончательно придя в себя, Санька услышал, как на его поясе пощёлкивает датчик аномалий. Шар за это время увеличился до размеров футбольного мяча. Сорвав травинку, парень аккуратно бросил её в загадочный пузырь. Тот сморщился на время, принял в себя прилетевший предмет, потом раздался тихий чавкающий звук, словно совсем рядом кто-то смачно жевал. Это развеселило парня, и он, развлекаясь, принялся «подкармливать» найденное чудо веточками, былинками травы и мелкими камешками. Каждый раз, когда брошенное угощение попадало в пульсирующую сферу, та сжималась, поглощая предметы, нарушавшие её целостность, тихо чавкая.

– Любопытствуешь? Ну-ну, – скрипучий старческий голос заставил Саньку подпрыгнуть от неожиданности. – Ты бы прекратил Нюшку-то кормить. Отожрётся и будет за тобой по двору гоняться. Съесть не съест – ты ж для неё теперь свой, но нервы попортит. У неё приём пищи раз в день, понятно тебе, хлопец? – Дед неодобрительно посмотрел на гостя и развернулся, чтобы уйти.

– А это что, аномалия? Или она живая, Нюша ваша? И зачем она вам рядом с домом? – Санёк на секунду представил огромный мыльный пузырь, который гоняется за ним и хватает за голову, поэтому эксперимент прекратил и, оглядываясь, поспешно вышел из-под кроны дерева вслед за Пахомычем. Шар качнулся в его сторону, но потом, словно передумав, замер на месте.

Старик ответил не сразу. Только у крыльца остановился, постучал по земле посохом и недовольно пробурчал:

– Мне уйти надо до вечера. А ты дверь закрой и в доме посиди. Слишком ещё слаб, чтобы по земле разгуливать. Хоть у меня во дворе и безопасно… А Нюша… Не важно, что это или кто. Главное, красиво танцует. И мусор есть куда девать! – Пахомыч вдруг рассмеялся и двинулся к калитке. Саня уже не слышал, как тот бормочет себе под нос:

– Хороший мальчик, интересующийся, добрый, сам своей силы не знает. И не надо пока про неё говорить, а то испугается…

Проводив взглядом деда, Санька зашёл в дом.

На закате дня он сходил к роднику, набрал чистейшей воды, развел в печке огонь. С найденной на полке среди артефактов, старой книгой сел за стол ждать Пахомыча. Вскоре вода в котелке на печке начала шуметь, булькать, создавая монотонный, убаюкивающий фон. Обхватив голову руками, Саня решил на минуту прикрыть уставшие веки.

* * *

Посреди полянки горел костёр. Ночная прохлада заставила Саньку подойти ближе к огню. Сталкер в простом комбинезоне, сидящий на бревне, задумчиво смотрел на пламя. Словно отвечая на не заданный ещё вопрос, он заговорил:

– Я ненадолго. Забежал на минутку, а тут у вас славно. Спокойно так, уютно. Я тебе сказать-то что хотел… Понимаешь, случай был странный, с него все и началось. Давно уже произошло, а помню, как сейчас…

Сиделось тогда нам втроём у костра просто отлично. Невысокое пламя потрескивало, иногда стреляя искрами в небеса, освещало наши не слишком чистые, но довольные лица, и наши тела отбрасывали длинные, размытые светом костра тени. Живой огонь согревал, окутывая нас волнами тёплого воздуха, вымывая усталость, и создавалась иллюзия особой защищённости нашей стоянки, как будто это освещённое пространство существовало где-то очень далеко от ужасов Зоны.

На самом деле безопасность обеспечивали стоящие в боевой вахте товарищи по ходке: новичок Щуплый и присматривающий за ним Вано Носатый, опытный сталкер и отличный боец, участник нескольких войн между группировками.

Думать о таких сложностях, как предстоящая ранним утром смена постов, не хотелось совсем. Хотелось просто впитывать в себя живое тепло огня, прихлёбывая из алюминиевых кружек крепкий горячий чай, да поддерживать неспешный разговор о том, о сём, наслаждаясь минутами отдыха.

При этом не на шутку беспокоил меня мой приятель Шмель, на отдыхе обычно такой живой и разговорчивый до назойливости, но в последнее время задумчивый, почти не участвующий в общих беседах. Мысли его явно витали где-то там, где товарищам не было места. А ведь мы с ним давние приятели, вместе побывали во многих ходках и через многое прошли. Выручали друг друга столько раз, что взаимно должны, как говорится, друг другу по жизни. Я многое готов был для него сделать, но Шмель не просил о помощи, не рвался рассказать, что за беда с ним приключилась, а молча обдумывал неведомую другим проблему, видно, что-то всерьёз для себя решая.

Подходящий момент вскоре подвернулся. Я подмигнул Калёному, и тот пустил по кругу армейскую флягу со спиртом. Выпили по первой – в благодарность земле, по второй – за тех, кого с нами нет, и ещё по одной – для души. Норму мы держали и лишнего себе не позволяли, но всё же спирт – штука забористая. Шмель постепенно оттаял. Он перестал хмуриться, и, наконец, мы услышали его историю: