Рябиновая невеста

О замке Олруд, о своих сёстрах, старшем брате и мачехе… О том, как она занимается хозяйством…

Луна катилась по небу золотым шаром, в соснах на скале ухал филин, где–то обиженно протявкала лиса и кто–то шуршал в листве у порога, наверное ёж осматривался под крыльцом избушки, ища будущее место зимовки. В болотных зарослях на все лады голосили разномастные марейнские лягушки, а Олинн всё говорила и говорила, сама не понимая, зачем это делает. Почему просто не оставит этого монаха и не уйдёт. Баюкать этого медведя, как дитя, это уж слишком!

Но всё сидела и сидела, и даже не заметила, как сама задремала, уронив голову рядом на травяную подушку.

А едва смежила веки, как провалилась в странный и страшный сон.

Она идёт по болоту, и под ногами проминаются мягкие мшистые кочки. На зелёном бархате алая россыпь клюквы… Но, присмотревшись, она понимает, что это не клюква — это с её пальцев капает кровь. Мох начинает жухнуть, чахнет трава, вода уходит из-под ног, а земля высыхает и начинает трескаться. И так душно, так жарко, что, кажется, воздух тоже весь высох.

Откуда-то издалека доносится странный гул. И Олинн не сразу понимает, что это гул пожара. Земля горит и едкий дым заволакивает горизонт…

Она вздрогнула и проснулась, и даже сразу не поняла, где находится. Так явственно ноздри чувствовали дым, а лицо огонь.

– Куда ночь, туда и сон! — пробормотала она, отгоняя кошмарное видение и ещё не осознавая, что оно могло значить.

За окнами уже серело раннее утро. От неудобной позы затекли плечо и шея, и руки она почти не чувствовала. Перевела взгляд и увидела, что её запястье по-прежнему удерживают сильные пальцы монаха. Кажется, он так и проспал всю ночь, держа её, словно на привязи.

Она осторожно высвободила руку и отползла, закатывая рукав и разглядывая кожу на запястье в тусклом утреннем свете.

Да уж! Синяк выступил знатный.

Но зато дыхание монаха выровнялось и перестало быть хриплым. Он дышал сейчас тихо, почти не слышно. Олинн потянулась и дотронулась пальцами до его лба. Сильный жар ушёл.

— Ну вот, голубчик, и хорошо. Дальше ты уж сам. А мне пора, – прошептала она, вставая.

Но, прежде чем уйти, осторожно отвернула плед и заглянула под одну из повязок на его груди. Мази и мох сделали своё дело. Раны уже не выглядели настолько безобразно, и Олинн даже удивилась — никогда не видела, чтобы заживление шло так быстро.

— Вот, здесь отвар, если очнёшься вдруг – выпьешь, – прошептала она и поставила большую глиняную кружку в изголовье у лежанки.

Ещё раз посмотрела на монаха и подумала, что надо бы попросить Торвальда привезти ему какую-нибудь из своих рубах. Хоть старую. А то…

В Олруде много больших и сильных мужчин, но тело монаха выглядит так, будто вытесано из куска скалы. И нет никаких сомнений в том, что под этой кожей прячется огромная сила. От этих мыслей ей стало как-то не по себе. Но не то чтобы страшно, а скорее, неловко от того, что она с таким жадным любопытством разглядывает могучие плечи раненого мужчины.

Ему точно нужно привезти какую-нибудь одежду!

Олинн снова укрыла монаха пледом и сказала, уходя:

– Я в замок поехала, но вечером вернусь. Надеюсь, ты придёшь в себя, Бьорн, и мы распрощаемся.

Торвальд на её предложение привезти монаху что–нибудь из своей одежды только фыркнул. Посмотрел на Олинн, прищурив единственный глаз, дёрнул кончик бороды, заплетённой в косичку, и спросил:

– Бьорну? Ты что, уже и имя ему дала, пичужка? С чего вдруг? Он тебе не ручной зверёнок. Не привязывайся к нему. Ярл Одруд, может, вообще велит его вздёрнуть на воротной балке – в назидание королю…

– Отец не повесит божьего человека, – уверенно ответила Олинн.

– Ты будто не знаешь Белого Волка! Ещё как повесит! И я бы его повесил. Так что бросила бы ты это дело, а уж коли охота с кем возиться, так я скажу – замуж тебе давно пора. Стоило бы ярлу и позаботиться об этом. Выбери себе мужчину по нраву, а я перед ярлом похлопочу. А то хочешь, сам подыщу тебе доброго мужа, крепкого и надёжного…

– Ох, Торвальд, бросил бы ты заниматься сводничеством, – в тон ему ответила Олинн и, усмехнувшись, добавила: – Свахам усы не идут.

– Зря ты, пичужка, –Торвальд погладил усы и подмигнув, добавил: – Уж я в мужчинах разбираюсь. И вволю бы мёда попил на твоей свадьбе.

– И не надейся! — лишь рассмеялась Олинн в ответ, направляя лошадь по тропинке. — Мне сводники с усами не нужны! А понадобится найти мужа, так и сама справлюсь!