Рябиновая невеста

– Судя по говору, ты откуда-то с юга, и кожа у тебя… тёмная для северянина, – продолжала негромко говорить Олинн, осторожно прикладывая сухой мох к ране. — Больно?

– Нет.

Она не смотрела ему в глаза и даже дышать старалась глубже, чтобы не выдать своего страха, а сама всё думала об отваре с сон–травой. Надо его напоить, а там приедет Торвальд, и будет не так страшно.

– Кто тебя научил врачевать раны, экономка из Олруда? — спросил Бьорн тихо, не сводя с Олинн глаз. — И не слишком ли ты молода для экономки? Да и не похожа…

– Ну… Ты тоже не слишком похож на божьего человека, – буркнула Олинн, и чуть язык не прикусила.

Вот же ляпнула! Лучше бы ей помолчать, а то он, хоть и слаб, но и щелчком пальцев её зашибить сможет!

Но Бьорн лишь скривился, будто хотел улыбнуться, да рана на щеке не дала и вцепился пальцами в плед. Его начал колотить озноб, и такой сильный, что он не мог даже плед подтянуть к подбородку.

– Ну вот, говорила же! — пробормотала сокрушённо Олинн, заканчивая перевязку и укрывая его оленьими шкурами. — Глупая это была затея — купаться в реке! Все мои труды зазря!

Он стискивал челюсти, чтобы не стучать зубами, но от этого на лице сильнее натягивалась кожа и начинала болеть зашитая ею рана. И поэтому Бьорн отвернулся к стене и закрыл глаза, стараясь не смотреть на Олинн, как будто ему было стыдно за свою слабость.

Она сделала ему отвар, куда не забыла щедро добавить сон–травы, пусть уж лучше спит, чем вот так снова лезет в холодную воду или смотрит на неё медведем. Бьорн, конечно, разлил половину, так сильно тряслись у него руки, но оставшееся выпил, и горячая пряная жидкость сделала своё дело – озноб начал понемногу отступать. А когда Олинн хотела отойти, он снова поймал её за запястье, и потянул, заставив опуститься на лежанку.

– Посиди тут, – произнёс он, будто приказал. — Рядом посиди… Скажи… Откуда я знаю твой голос? Ты говорила со мной во сне?

И его светлые глаза смотрели на неё внимательно и цепко.

– Я говорила с тобой, когда ты был в беспамятстве, – ответила Олинн, покосившись на кочергу. — И не дёргай меня так за руку своими лапищами!

В следующий раз она его точно огреет за такое! И не посмотрит, что раненый!

– Говори ещё, – пробормотал он, закрывая глаза и даже не обратив внимания на то, что она пыталась выдернуть свою руку из его стальных пальцев. — Что-нибудь… Всё равно что… Как зовут тебя родные? У тебя есть семейное имя? Олинн — странное имя… Мужское…

– Линна, – ответила она не сразу, чуть помедлив и оставив попытку освободиться.

Это имя только для очень близких. Фэда так её зовёт. Ещё отец… иногда. Торвальд зовёт «пичужкой», а для остальных она эйда Олинн. С чего бы ей вообще рассказывать ему всё это? Но она рассказала. Что-то такое было в его манере задавать вопросы, что она не могла ему отказать.

– Говори ещё, Ли–н–на, – произнёс он тихо, и как-то странно растягивая её имя, заставив зазвучать его в воздухе, будто пальцами тронули струну тальхарпы^[19].

О чём говорить? Да всё равно, надо, чтобы он уснул.

Она посмотрела на его руку, стискивающую её запястье, и начала рассказывать о том, как осень приходит в Илла–Марейну. Она говорила тихо и напевно, как в золото одеваются лиственницы и в алое — рябины, краснеют листья брусники, и наливаются кровавые ягоды клюквы… О туманах, мягких, как пуховая шаль, и тёплых, что придут через месяц и укроют Перешеек и весь Эль–Хейм. Но перед этим все иннари севера соберутся на камлание в Красном логе, будут бить в бубен и призывать Рогатого бога – Оленя Великого Охотника, чтобы пришёл он править севером. А вместе с ним и луноликая Моор–Бар, его верная спутница. И чтобы заперла она ворота на север и хранила Илла–Марейну до весны от всякого зла. Как пройдёт луноликая в серебряной короне и накидке из меха горностая, и мех будет стелиться по земле, растворяясь и превращаясь в густой туман. Он окутает болота до весны, поднимется вода и скроет единственный путь на север, через Перешеек. Иннари верят, что именно на юге обитают злые духи…

И в чём-то они правы. Зло всегда приходит с юга.

Олинн посмотрела на Бьорна и подумала, что, может, вот об этом каждый раз и говорят шаманы? И Тильда, говоря о южной заразе, имеет ввиду именно божьих людей?

– Лин–н–на… Красивое имя… Молода ты для экономки… – пробормотал Бьорн и провалился в забытьё.

Сон-трава сделала своё дело.

Олинн осторожно высвободила руку, потёрла запястье и направилась к очагу. Разожгла огонь, поставила варить похлёбку, решив, что утром надо будет покормить этого медведя и распрощаться. Завтра вернётся Торвальд, надо будет и его покормить и…

… и, пожалуй, не стоит ему знать о том, что тут было.