Рябиновый мед. Августина

Отряд вздохнул и принялся за работу.

Мимо них тянулись старшие воспитанники с тяпками за плечами — на прополку картофеля. Вел физкультурник. Августина остановила его:

— Можно я у вас в помощь девочку попрошу, Федор Николаевич?

— Да хоть двух! — с готовностью разулыбался физрук. — Выбирайте.

— Коммунарову Варю, если не возражаете.

— Варвара! Остаешься помогать Августине Тихоновне! Отряд! Вперед шагом марш!

Детдомовцы попылили дальше по дороге, оставив на обочине одну девочку.

Варя молчала, не глядя на воспитательницу.

— Ты, Варя, поможешь мне воды принести? А то я боюсь, они грязного гороха наедятся.

— А где здесь вода-то? — не поднимая глаз, буркнула Варя.

— Я знаю места.

Августина что-то сказала колхозной бригадирше, та кивнула и осталась с детьми. Августина направилась через овражек к лесу, где был когда-то колодчик — со срубом и берестяным ковшиком. С собой у нее была небольшая фляга и глиняная крынка. Варя молча следовала за женщиной.

Колодчик оказался на месте, и даже ковшик сохранился. Не все про него знали.

Вода в колодце была чистая и холодная. Воспитательница набрала флягу, напилась сама и дала девочке.

Варя выглядела настороженной. Она то и дело вопросительно взглядывала на Августину, а потом не выдержала:

— Ну, чего позвали? Говорите уж.

Ася передала ей крынку, сама взяла флягу. Пошли назад.

— Скажи мне, Варя, зачем ты взялась в привидения играть? Только честно.

— А вам-то что?

— Если спрашиваю, значит, есть что. Ты мне интересна.

— Врете вы все. Никому я не интересна.

— Не вру.

Варя посмотрела на нее пристально. Поправила крынку.

— Чем это я вам могу быть интересна?

— Ты мне напоминаешь одного очень близкого мне человека. Даже двух.

— Кого это я вам могу напоминать?

— Ты ответишь на мой вопрос, я отвечу на твой.

— Ну хорошо. Я пугаю их, потому что они трусы.

— Кто? — растерялась Августина.

— Пионеры. Пятый отряд.

— Так. Ты пугаешь конкретно пятый отряд. Как я сразу не догадалась…

Августина поставила флягу на землю. Они уже почти пришли — сквозь пропись молодых берез было видно поле и мальчиков, потихоньку набивающих карманы горохом.

— Ты разве сама не была пионеркой, Варя?

— Была! — Крынку поставила на землю, едва не разбила. — Была! Только меня исключили! Ведь в пионеры принимают только хороших! Смелых! Решительных! Правильных! А я — дочь врага народа. Пока моя мать была в коммуне, я была достойна звания пионерки. А когда коммуну закрыли, я стала недостойна. — Варя повернулась к ней и посмотрела сузившимися от боли и обиды глазами: — А я не изменилась! Я осталась, какая была, понимаете? За что меня исключили? За что?!

Ася не знала, что сказать. Она вообще не должна была затевать этот разговор. Она не предполагала, какие раны вскроет. Или — предполагала?

— Это неправильно. Понимаете? Здесь, в детдоме, один пионерский отряд. И в него выбирают лучших. А разве они лучшие? Да пускай они сопли прежде научатся утирать! А то в любые сказки верят.

— Ну тебе уже и по возрасту в пионеры поздно. Нашла о чем горевать, — как могла, утешила Августина.

— Поздно… Меня и в комсомол не примут. Меня теперь никуда не примут! Понимаете? У меня биография… неподходящая.

Августина покачала головой:

— Не понимаю. Разве это так уж важно — быть в организации? Человек неповторим. Он сам по себе ценность. Тебе непременно надо ходить строем и разговаривать лозунгами? Никогда этого не понимала…

Сказала и тут же подумала: «Что я говорю! Зачем я ей это говорю?»

— Вы не понимаете. Сразу видно, вы — дама. Дореволюционная вы, Августина Тихоновна.

— А разве так уж плохо — быть дамой? Не ходить строем, не подчиняться приказам, думать своей головой?

— Какая-то вы странная. Говорят, вы в Гражданской войне участвовали…

— Было. Ну и что?

— Вы за советскую власть кровь проливали, а не поняли, что красный флаг, и пионерский галстук, и клятва, и «Интернационал», это… это…

У девочки на глаза вылезли слезы. Она не могла говорить. Она глубоко вздохнула, усилием воли заставила голос скрыть дрожь и продолжала:

— Только в комсомоле можно со всеми в едином порыве, понимаете? Можно жить по-настоящему, строить коммунизм. А теперь я — на обочине. Я как Чернушка-беспризорник, который карманником в Ярославле был. Только ему в комсомол и не надо. А я по-другому жизни своей не представляю. Я в коммуне родилась, нас называли — дети революции. Считалось, что у нас в коммуне настоящий коммунизм. И в один момент все кончилось.

— Ничего не кончилось, — механически возразила Августина. Она была поражена. Она ожидала чего угодно, но не этого. Тоски о матери — да. Но слез по утраченной пионерии? Ей нужно было собраться с мыслями. Она поняла, что не готова к разговору с Варей.

— Одно я тебе скажу, Варвара: неправильную линию поведения ты выбрала. Пятый отряд оставь в покое, они не виноваты. Узнают в учительской, что твоих рук дело, окажешься в карцере, а не в комсомоле. Докажи, что ты достойна, и тебя примут. Не смогут не принять.

— Меня даже в кружок не принимают, — упрямо шмыгнула носом Варя.

— В какой кружок? — не поверила Ася. — Не может быть.

— В военный. Взяли одних парней.