— Варвара! Накрывай на стол! — рокотал внизу голос хозяина. Дом пришел в движение. Собственно, в нем никогда не бывало особой тишины, разве что ночами, — разговаривали здесь громко, перекрикивались, все обитатели дома шумно ходили, наступая на пятки, отбивая каждый шаг. А уж визит священника совершенно взбудоражил дом Кругловых. От образовавшейся суматохи отец Сергий пришел в некоторое замешательство. Круглолицая улыбчивая Сонечкина мать пригласила подружек к чаю. Те не посмели отказаться. К тому же Асе было любопытно взглянуть, как происходит чаепитие в других домах. То, что она увидела, сильно озадачило.
В большой зале стол был накрыт мятой по краям и не слишком свежей скатертью. На ней стояли разного калибра бокалы вперемежку со стаканами и гора блюдец. Заварочный чайник с отколотым носиком по форме и расцветке не подходил ни к сахарнице, ни к молочнику. Посреди стола безо всякой симметрии и порядка стояли блюда с плюшками, возле большого куска сыра лежал нож, здесь же находились неровный кусок масла на блюде, а не в масленке, коробка сардин, открытая банка с вареньем и, прямо на бумаге, внушительный осколок сахарной головы. Чайные ложки лежали горой посередине стола и тоже, как и чашки, были все разные, не из набора.
— Благословите трапезу, батюшка, — не без важности попросил хозяин.
Отец Сергий прочитал молитву. Все уселись. Подружек разместили в конце стола, напротив мальчиков — Алешки Вознесенского и Кирьки Круглова. Мать Сони, Варвара Власьевна, села у самовара — разливать чай.
Старшие парни Кругловы сидели рядом с отцом, были серьезны и молчаливы. Говорил за столом в основном Сонечкин отец. Ему изредка отвечал отец Сергий. Прямо напротив Аси сидел Алешка, и выражение лица у него было такое, будто какая-то каверза так и зудит внутри его существа. Ася сделала, как она полагала, неприступное и гордое лицо и решила не обращать на врага внимания, что бы он ни затеял.
Речь за столом шла о видах на урожай, о делах в земстве и незаметно перешла на предметы конкретные.
— Я вот, Данила Фролыч, сейчас проведывал учеников наших на Вшивой горке… — поделился отец Сергий. — Какое все же бедственное положение во многих домах! Удручающее впечатление…
Данила Фролович шумно подул в блюдце, отхлебнул и с хрустом разгрыз кусок сахару.
— Я, батюшка, на этот вопрос так смотрю, — отозвался он, обстоятельно и не спеша намазывая маслом толстый кусок сдобной булки. — Есть инвалиды, вдовы и сироты. Я всегда готов помочь им, и вы знаете, что не только на словах.
Отец Сергий согласно кивнул.
— Но у нас развелось лодырей, что не счесть, которые хотят на боку лежать да вкусно кушать. А пьяниц? Он пустит свое состояние по ветру, пропьет, а потом нальет зенки да еще вирши про меня сочиняет. Да чтобы я ему хоть копейку? Не будет этого!
— Возможно, вы правы, — соглашался отец Сергий, скромно потягивая чай из белой кружки, не притрагиваясь ни к крупно нарезанной колбасе, ни к сардинам. Он помнил, что дома к ужину ждет его матушка Сашенька, как он называл супругу, и ее пирожки с капустой, и чай со смородиновым листом. Хозяйка не любила, когда он чаевничал у прихожан.
Ася догадалась, что Данила Фролович имеет в виду городского сумасшедшего, которого дразнили дети и который кричал в своих стихах то, что за глаза говорили многие. Круглов разошелся:
— Я сам тружусь не покладая рук и своей семье спуску не даю. Мы с петухами встаем. А Васька Утехин спит до полудня, печь только к обеду затапливает! Разве он будет сыт? А вы говорите — беднота. Оттого и беднота. Ты трудись от зари до зари, тогда никак беднотой не будешь.
— Я, Данила Фролыч, на заседаниях благотворительной комиссии всегда вас в пример привожу, — сказал отец Сергий, пытаясь увести разговор от осуждения ближних. — Вы ведь не только церкви помогаете, но, кажется, и богадельню не обделяете.
— Правда ваша, — охотно согласился Круглов. — Стариков жалею. Все там будем. По части продуктов богадельне хорошо помогаю. И в городскую казну вношу не меньше, чем другие. С Карыгиным, почитай, наравне. Хотя он купец, а я так, считай, крестьянин.
— Господь не оставит вас в трудах ваших, — отозвался отец Сергий.
Кругловы шумно дули в блюдца, большим ножом кололи сахар и громко стучали ложками, размешивая его. Дети, которым за общим столом полагалось сидеть тихо, заметно скучали. Алешке, похоже, не терпелось выдать каверзу, и он откровенно уставился на Асю, даже стакан свой отставил в сторону. Поскольку стол был широк и достать девочку он не мог, она до поры чувствовала себя в относительной безопасности. Однако едва она поднесла чашку к губам, намереваясь отпить глоток, Алешка на своей стороне шумно хлебнул. Только снова Ася собралась запить пряник чаем, как Алешка с шумом изобразил за нее этот глоток и даже зачавкал! Кирька громко засмеялся. Маня и Соня в недоумении уставились на него. Взрослые повернулись в сторону детей. Ася готова пыла сквозь пол провалиться! Зато Алешке удалось сделать совершенно невинное лицо и чистыми глазами взглянуть на отца.