Рябцева С.Л.Дети восьмидесятых

– Ай да Коля – молодец. Согласился наконец! Сыграл наш Денис на сцене раз, другой, заработал аплодисменты зрителей. Осудил этого Колю уже внутри себя, поскольку играл с хорошей долей насмешки.

– Кто хочет играть в новой сценке?

Сколько рук! Но выше всех – рука Дениса!

– Можно я?! Ну можно, а?!

Ему уже интересно, хотя он еще не знает, какие роли я собираюсь предложить.

Но вернемся к уроку. Объясняю ребятам задание. Чтобы его понять, надо по крайней мере напрячь внимание и постараться онять. Но беда в том, что многим

детям, как и Денису, противна сама мысль о каком-либо умственном усилии. Они не хотят понять — так легче. (Младенец, пару раз попробовавший молоко из бутылочки с соской, отказывается от материнской груди: из неё молоко надо добывать, а из соски льется само, только рот подставляй.

Вот сидит Варя и не то что понимать, но и слушать меня не желает. Она так привыкла – делать то, что захочет сама. Сейчас вот пожелала написать упражнение в тетради, не зная задания. Захотела – сделала. Взяла ручку, пишет.

Я замолкаю, прервав объяснение. Повисает пауза, тяжёлая, как булыжник. Варя пишет, не реагируя на мой булыжник. Она ещё не понимает язык театра: пауза, жест, взгляд, нюанс интонации. И даже если я попытаюсь сейчас испепелить взглядом нарушительницу порядка, раскалив нервы до 1000° С, она этого даже не заметит. Поберегу топливо...

– Варя, положи ручку.

Мимолётный взгляд в мою сторону, недовольное вы-ражение лица. Продолжает писать. Все ждут.

Оставить её в покое? Потом все начнут выполнять задание, а Варя – донимать соседей вопросами: «А что делать? А как делать?» Шум выбьет всех из колеи. Добиться послушания? Но как? Девочка привыкла к сильным раздражителям и на слабые не реагирует. Да и на сильные не очень-то...

Мама кричит с балкона:

– Варюша, иди домой!

Та играет в песочнице, делает вид, что не слышит.

– Варя, я кому сказала, иди домой!

Поль внимания. Мама добавляет децибелы:

– Тебе сколько раз говорить?! Сейчас же иди домой !!

Тот же результат. Мама вне себя:

– Варька, чёрт бы тебя побрал, до каких пор я буду кричать! Вот возьму ремень, спущусь во двор, тогда узнаешь!!!

– Сейчас,– отвечает дочь невозмутимо.– Доиграю и приду.

– Ах ты... (Тут идут слова, которые не рекомендуется применять в воспитательных целях, но тем не менее отдельные родители в отдельных случаях, когда слов не хватает...)

Варя встает, отряхивает руки. (Наконец-то объяснив ли доходчиво.)

– Иду (громко)! Вот пристала... (шепотом).

Там по крайней мере разнообразные слова, вокал фортиссимо, в перспективе – ремень. А тут у нас что? Спокойная учительница, говорит что-то такое негромко, ремня у нее нет. Да и любому ребенку известно: детей в школе бить нельзя. Так стоит ли ее слушать?

Надо научить ребят воспринимать мою речь, постоянно держать меня в поле зрения, видеть и понимать, быстро и гибко отзываться на изменение обстановки.

– Поиграем?

– Да! Да!

– Игра такая. Вы, сидя за партами, можете разговаривать, вертеться, прыгать, даже кричать и петь. Но как только я скажу «раз-два-три», вы должны сесть «образцово-показательно» – говорить буду тихо... Выигрывает тот ряд, который выполнит все быстро и точно.

Играют с упоением. Скачут и болтают, а сами краем глаза следят, краем уха слушают. Направлены на меня. Вот эту направленность, гибкую произвольную пере-ключаемость торможения и активности мы и тренируем. С каждым разом упражнение усложняем: надо не просто «собрать» себя за партой и привести в приличное состояние, а примчаться из противоположного угла класса и при этом ни с кем не столкнуться. Так постепенно вырабатывается привычка.

Звонок на урок. Вхожу в класс – и меня замечают все. Но не сразу так стало получаться, а в несколько этапов. Вначале появились «переводчики». Вхожу, останавливаюсь у порога. В классе шум. Молчу. Жду. Но это только кажется, что молчу, я уже многое сказала взглядом, выражением лица. Более приметливые, «переводчики», уже «прочитали» и переключились. Другие оглядываются на них: в чем дело? Поняли, встали. Ну а третьих, тех, которые, кроме себя, не видят и не слышат вообще никого и ничего, попросту развернули и поставили сами ребята.

«Раз-два-три» – шесть секунд на перестройку, и класс готов к работе. Настраиваются охотно и весело, играючи.

В сентябре пришла ко мне домой Л. А., новый классный руководитель моих, теперь уже её, четвероклассников. Состояние её наводило на мысль о том, что сейчас будут прикончены все наличные запасы валерьянки в

доме, она никак не могла успокоиться: плакала, жаловалась, возмущалась.

– Я с ними больше не могу! Они такие идиоты! Ничего не понимают! Я со всех сторон только и слышала: «Третий «Б» ах, третий «Б»! А они оказались такие... такие... Я на них кричу, кричу, уже голос сорвала, а им хоть бы хны! Меня вообще не замечают, вроде я – пустое место!

Знаешь, я никогда на них не то что не кричала – голоса не повышала. Криком и оскорблениями в человеке достоинство не вырастишь. Ты пробовала говорить с ребятами спокойно и уважительно, как ты говоришь в учительской?