— Я не нарочно, Лиса! — хохотал Донни, спрыгнув с полка и пытаясь увернуться от разъяренной Лисы, от злости забывшей даже про собственную наготу. — Че-естно! Я засну-ул! Ай, не надо! Перестань, тебе мыло в глаза попадет! Ну вот, я же говорил! — мыльная башня развалилась, Лиса яростно терла глаз, стоя посреди бани. Донни подхватил ведро с водой, как оказалось — холодной, и вылил ей на голову. Она взвизгнула от неожиданности, и на мгновение замерла, хватая ртом воздух, мокрые волосы облепили лицо. Все, понял Дон, или сейчас — или уже никогда. Он прижал к себе горячее мокрое тело и вложил в поцелуй все, чему когда-то учила Лья. Поцелуй инкуба. Взять немного энергии, разогнать в себе, чтобы скопировать рисунок — и отдать, отдать больше, чем взял, сколько можешь, сколько есть, чтобы вспыхнула и загорелась!.. Если все удастся — получишь сторицей, если нет — сам дурак… Напряженное в сопротивлении тело вдруг обмякло в его руках, он даже забеспокоился — перестарался? Потеряла сознание? Нет, слава Жнецу, нет! Это ответ! А что с энергией? Мать моя Перелеска, горечь-то какая! Неужели ничего уже не исправишь? Но останавливаться нельзя, она никогда больше его к себе не подпустит, он это прекрасно понимал. И продолжал целовать, обнимая, пряча ее от нее самой в своих объятиях, от бури новых ощущений, шквала незнакомых эмоций, вызывавших смятение и страх. А Лиса, как ни старалась, так и не смогла потом вспомнить, каким образом они оба оказались на полке. Она впала в какой-то транс, не было сил даже открыть глаза. Только тело само выгибалось под его руками и губами, да накатывала темная жуть перед чем-то совершенно сокрушительным и непозволительным, уничтожавшим если не рассудок, то уж самообладание полностью и наверняка. Что же ты со мной сделал? Я же теперь не смогу посмотреть на тебя, чтобы не вспомнить и не сгореть со стыда за то, что чувствовала… Никогда, никогда не смогу…
— Лиса-а, — шепнул он, прикусив ее ухо. — Ты жива? — и поморщился украдкой. Горько! Горько!
Ухо жарко полыхнуло, она что-то пробормотала, не открывая глаз, слабо качнула головой. Не заставляй меня говорить, я не могу, я потерялась, растворилась. Человек не должен настолько терять себя…
— Что — «м-м-м»? — возмущенно прошептал Дон. — Это, между прочим, еще не все! Ты, между прочим, еще девочка!
Сквозь одурь, застилающую сознание, до нее все же дошло, что он сказал — и глаза изумленно раскрылись сами собой.
— А… когда… все? — растерянно уставилась она на него, совершенно забыв, что никогда не сможет на него посмотреть…
— В первую брачную ночь! — с важной назидательностью объяснил он. — Ты выйдешь за меня замуж?
Лиса даже задохнулась, хотела выпалить что-то возмущенное… и захохотала. Всю обиду, все потрясение от только что испытанного — все смела эта лавина. Она опять не владела собой — смех владел ею. А Дон прижимал к себе содрогающееся от хохота тело и чувствовал себя счастливейшим вампиром в Мире. У него получилось! Горечь ушла, растворилась, он валялся в стоге сена на солнечной опушке соснового леса и грыз яблоки. Только на самом краю проскальзывала слабая нотка полыни и холодок мяты, но это пройдет, это уже не страшно. Он постарается сделать так, чтобы это прошло. Спасибо, Лья!
Из бани они ушли только под утро, когда та уже совсем выстыла, и Лиса начала мерзнуть. А кто виноват? Кто, отхохотавшись, объявил, что — нет уж, девочкой она из бани не выйдет? Вот и… Ну и…
Следующим вечером они тихо сбежали в ближайший городок и отдали по капле крови на печать Утверждения. Свою печать Лиса для такого случая сняла — слишком много вопросов вызвала бы процедура замужества Видящей, случай-то невиданный! Свадьбу решили забабахать потом, когда тревогу отменят. Тогда и устроят ребятам «суприз». А пока не до того. Пока можно вдвоем посидеть у окна маленького кафе с видом на озеро, и поесть мороженого. Лиса задумчиво прислушивалась к себе, сравнивая мироощущение до Утверждения и после. Разница была, и существенная. Все сомнения и неуверенность теперь казались нелепыми, даже смешными, а сделанное — единственно правильным. Есть все — а есть они с Доном, и можно вот так закутаться в теплый мех, пусть и существующий только в ее представлении, и забыть обо всем остальном Мире.
— Вот, это тебе. Не хочешь — не носи, просто так положено, — Дон открыл перед ней коробочку с обручальным браслетом, два свитых стеблями колоса. — А вот это по деньгам не стоит ничего, но очень дорого мне, как память. Пожалуй, ничего дороже у меня и не было. А теперь есть еще и ты. Вот и пусть будет у тебя. Почему-то мне это кажется правильным, — он надел Лисе на шею шнурок с браслетом Лаймона в замшевом мешочке. Лиса не поняла, но согласилась. Ей не трудно, а ему приятно. Пусть. Всеобъемлющий покой царил в ее душе, думать не хотелось совершенно.