Рядом с Джоном и Йоко

Ну, мы все так думаем, разве нет? Все через это проходят. Когда что-то написано в газете, людям кажется, что это прямо Моисей на скрижалях написал. Приходится иметь дело с тем, что иногда ты что-то говоришь, и это появляется в прессе. Проходят годы, а ты в основном все отвечаешь на одни и те же вопросы снова и снова — приходится все упрощать, а упростить — это сказать, что когда-то мы чувствуем себя всемогущими, а когда-то — ни на что не способными. Периодически стоишь перед зеркалом и думаешь: «Ну разве это не чудесно?» — а периодически: «Боже, что это? Ненавижу!» Не знаю ни одного, кто бы так не делал. Иногда мы себя любим, иногда ненавидим, и я думаю, что в каждом из нас есть частичка Бога и каждый из нас сам по себе Бог, так что неудивительно, что периодически я считаю себя Господом всемогущим. Это нормально, поскольку я считаю, что мы все — Господь всемогущий. Я могу сравнить себя с любым созданием, живым или мертвым, но у меня точно такая же, как и у любого из нас, возможность быть богом или дьяволом, Пикассо, Норманом Роквеллом или автором Peanuts художником Чарли Шульцем.

В Instant Karma! ты спрашиваешь, думаем ли мы о себе как о суперзвездах, а потом сообщаешь, что именно ими мы и являемся.

Конечно, именно так.

Эти песни и впрямь отвечают на все вопросы.

Да, все это есть в новых песнях, но люди попросту забывают, что пелось в предыдущих. И снова мимо окна проходит жираф.

В новой песне Watching the Wheels ты поешь: «Люди в замешательстве задают вопросы. / Что ж, я скажу им, что проблем нет — есть одни решения».[127] Но кое-кто не так уж сильно полагается на решения.

Это их проблемы. Я не освоил в совершенстве искусство жизни — я учусь, но учиться я, вероятно, буду до гроба. Если кто-то проводит время, думая над одной проблемой, значит, это то, что ему нужно. Но, если придумать решение, проблемы, скорее всего, не станет. До этого я дошел методом проб и ошибок и все еще не могу сделать это по щелчку. (Щелкает пальцами.

) Но в песне я как бы говорю: «Я нашел выход, что вы об этом думаете, парни?» Так что я отвечаю на вопросы из писем, которые получал последние пять лет. Если бы мы должны были отвечать на вопросы в фильме под названием «История любви» с Райаном О’Нилом в роли Джона и Эли Мак-Гроу в роли Йоко, или назовем их Фредом и Адой и оденем в клоунские костюмы, — может, это было бы более приемлемо? Возможно, и так, но это не наш стиль. Мы — те самые люди, что придумали «В постели за мир», это был наш живой театр, и вся наша жизнь — искусство.

Я заметил, что почти в каждом интервью тебя непременно спрашивают: «Что вы думаете о Поле, Джордже и Ринго?»

Да. Журналисты задают мне вопросы о том, как я написал Strawberry Fields, и я отвечаю: «Значит, так. Я снимался в фильме „Как я выиграл войну“ в испанской Альмерии, Beatles

только что закончили гастроли, у меня была травма, а когда мы собрались в студии, мне не понравилось настроение Пола». Но это было тогда, сейчас я об этом не говорю. Два дня назад я встречался с Ринго и мог бы рассказать тебе о сотне ситуаций, когда я злился на него за что-то, что было в прошлом, но я не несу этот крест. Это лишь пресса хочет все знать о чертовых Beatles. Спросишь меня о Beatles, и я расскажу тебе, что чувствую. Но если ты просмотришь интервью, которое я пару месяцев назад с осторожностью дал Playboy, ты увидишь, что я сказал: «Я люблю этих парней, люблю Beatles, горжусь этой музыкой, восхищаюсь тем, что Пол сделал после того, как мы разбежались, хотя многое из этого, как мне кажется, дерьмо». Чего они от меня хотят? Может, это было детское соперничество. А может, оно до сих пор сидит в моем подсознании, кого это волнует? Пола это точно не волнует, и Джорджа, и Ринго. Это все вы, мудаки, постоянно об этом болтаете (я сейчас не про тебя конкретно). Понимаешь? Ты понимаешь, что это за игра? Пресса появляется, спрашивает нас друг о друге только ради того, чтобы получить цитатку, продает газетки, а потом говорит нам, что мы — сборище богатеев, поливающих друг друга дерьмом.