Рядом с тобой

…Она тихонько наблюдала за тем, как папа с соседом играют в шахматы, и тут сосед передвигает фигуру и говорит:

– Петя, ты на руки дочки посмотри.

– А что такое? – подперев щеку кулаком, папа уставился на Галкины руки.

– Ее надо музыке учить, у нее длинные пальцы, широкая кисть, она терцоктаву возьмет.

– А что такое терцоктава? – спросили папа и Галя одновременно.

Сосед достал из кармана химический карандаш, послюнявил и на краю газеты нарисовал клавиши пианино:

– Терцоктава от «до» первой октавы до «ми» второй. Приложи руку.

Галя приложила.

– Вот, Петя, видишь? – Он растянул Галкины пальцы в стороны. – Еще пару лет, и возьмет.

– Хочу терцоктаву! – закричала Галя.

И началось! Ей только шесть исполнилось, а мама уже таскала ее в обычную школу, потому что в классе музыки стояло пианино – на нем Галя и брала первые ноты и гаммы. А зимой лошадь привезла новенькое пианино, обложенное стружкой и запакованное в футляр из неструганых досок. Лошадь была симпатичной, а пианино не очень – черное, громадное, оно заняло половину маленькой Галкиной комнатки. Галка прозвала его «черный черт», потому что оно наводило тоску – детство заканчивалось безрадостно, – и мечтала о том, чтобы музыкальная школа сгорела вместе со всеми инструментами. Причиной этому были не только изнуряющие занятия и злюка училка Нелли Адольфовна, но и соученицы, считающие себя талантливее самого Моцарта! Из Ровно они переехали в Бендеры, пианино не забрали, но и там мама заставила ее ходить в музыкалку, а пианино взяла напрокат. Приехав в Березино, Галка категорически заявила, что в музыкалку не пойдет. И не пошла.

– Ну и характер! – сказала мама. – Вся в отца.

Почему в отца – Галя так и не поняла, но папа однажды сказал, что характер она проявила еще в три года, когда ее решили отдать в детский сад. Галя просила оставить ее дома, даже молоко пообещала пить каждый день, но мама не послушала, привела в садик, поцеловала в нос и была такова. Старенькая воспитательница с очень добрыми глазами пару раз безуспешно попыталась оттянуть сердитую Галку от шкафчика с морковкой, нарисованной на дверце, рассказывая при этом, как хорошо там, в комнате, с детьми. Из той комнаты несло молочной кашей. Галка на уговоры не поддалась и дверцу не бросила. Воспитательница вздохнула, сказала: «Раз так, будешь сидеть здесь весь день, пока мама не придет».

– И буду, – промычала Галка.

До прихода мамы она просидела на одном месте, положив руки на колени, и только три раза попросилась в туалет. Там же съела две котлеты, много вкуснее домашних, жидкое, как кисель, пюре, тоже вкусное, и выпила компот. Когда мама, сердитая на Галку не меньше, чем Галка на нее, привела ее домой и все рассказала папе в надежде, что папа тоже рассердится, он обнял дочурку, поцеловал в нос, сказал, что она домашний ребенок, и добавил:

– Ты в яслях тоже была один день. Упала с горшка, разбила нос – и больше мы тебя туда не носили.

Больше Галку в сад не водили. А если дома было сильно страшно – кто-то скрипел на чердаке или выл в печной трубе, она забиралась под кушетку, предварительно постелив туда старый папин тулуп.

Галя стояла на веранде в маминых бурках и байковом халате поверх костюма с начесом и, глядя на стаю ворон, рассевшихся на заборе, помешивала борщ. Вороны все суетились – бросались друг на друга с истошным карканьем, спихивали товарок с забора, взлетали, пикировали на землю и учинили страшную суматоху, за которой Галя не заметила, как к калитке подошел высокий мужчина. Такой высокий, что его плечи были почти вровень с забором. Держа ложку в руке, Галя вышла на крыльцо.

– Добрый вечер. – Мужчина снял шапку.

– Добрый… Ночь уже, – боязливо сказала она, но что-то в глазах незнакомца внушало ей доверие.

– Мне нужна Галя Гармаш.

– Это я.

– Я привез тебе письмо от Салмана.

Галка выронила ложку и дрожащими руками отодвинула щеколду.

– Проходите.

– Я на минуту.

– Я только борщ сварила, – сказала она и посмотрела на большущую сумку в его руке, ожидая, когда он отдаст письмо.

– Борщ – это кстати! – Он улыбнулся, сунул руку за пазуху и вынул оттуда конверт.

Галка взяла письмо и наклонилась за ложкой, чтобы гость не заметил, как ее лицо залила краска.