Рядом с зоопарком

А мама занялась шитьем и тоже на меня не очень-то обращала внимание. И уж вовсе расхотелось валяться в постели после того, как пришел ко мне Вадик.

— Что это такое? — спросил он, увидев на столике мой дневник.

— Не видишь, что ли? — ответил я, любуясь красиво выведенными буквами.

— А зачем?

— Да так…

Он раскрыл дневник. Я не стал отбирать, потому что был уверен — Вадик придет в восторг, прочитав хоть страницу.

«…И стали нас допрашивать.

Белый генерал и четыре белых офицера сидели за длинным столом. Три отважных разведчика стояли перед ними со связанными руками.

— Нуте-сс, нуте-сс, — сказал генерал Гнилозуб, — и сколько же мы раз ходили в разведку?»

Странное дело, но в голосе Вадика слышалось самое неприкрытое издевательство.

«— Вот ты, к примеру, любезный, не имею чести знать настоящей фамилии, — он ткнул крючковатым пальцем в Вадима.

Тот только пожал плечами.

— А ты? — теперь палец генерала упирался в Геннадия Ивановича.

— Чистосердечное раскаяние смягчает вину, — заметил один из белых офицеров.

— Будете запираться — будем пытать. У нас такой порядок, — сказал другой.

Геннадий Иванович стоял набычившись, сжав плотно губы.

— А, что с ним церемониться! — вскричал, теряя терпение, Гнилозуб. — Всыпать как следует — и в погреб, а наутро — расстрелять!..»

— Все — вранье, — захлопнул мой дневник Вадик. — А вообще-то, я смотрю, ты неплохо устроился. Умудрился ведь как-то простудиться… А меня к следователю вызывали!

Нашел чем хвалиться. Я тоже, между прочим, говорил со следователем. Не знаю, с тем же самым или с другим. Странным он мне показался. Сколько знаю, в кино таких следователей не показывали. И познакомился я с ним, можно сказать, при странных обстоятельствах.

Вышел утром в самое свое любимое время, около девяти. Еще не жарко было. Солнце как бы пробовало свои лучи. Выпустит, потом спохватится: не слишком ли горячие, нельзя же вот так сразу жарить людей. Закроется облаками, вроде застесняется.

У нашего подъезда стоял дядь Лешин «уазик». Я подошел к машине, попинал колеса, как это делают шоферы. Появился дядь Леша, вытер руки тряпкой, улыбнулся: «Ну что, — говорит, — поедем?» — «Мне что, — говорю, — поедем». Я сел в кабину, жду. И дядь Леша чего-то ждет, не включает скорость.

— Ты подожди, сейчас Анну Георгиевну отвезем в одно место, а потом поедем заправляться, не возражаешь?

Я хотел возразить, но не успел — открылась дверца, и на заднее сиденье села Анна Георгиевна. Только «здрасте» сказал, смотрю — стрелка спидометра уже у сорока задрожала.

Пока мы ехали по нашей улице, я надеялся, что ничего плохого моя нечаянная встреча с Анной Георгиевной не принесет, но, когда, постояв перед красным глазом светофора, мы свернули на всегда чистую, подметенную Калинина, меня начали мучить дурные предчувствия. Мы неумолимо приближались к ненавистному мне дому. Ага, точно. Калинина, 15, детская комната. «Уазик» остановился. Радиоприемник, настроенный на «Маяк», пропикал девять ноль-ноль.

— А ты знаешь, по какому делу я сюда приехала? — спросила меня Анна Георгиевна и сама же ответила: — О тебе, между прочим, разговор-то будет. За тебя приходится отдуваться.

— Я не просил, могу сам отдуться.

— Что ж, это хорошо, что сам можешь.

— Пойду, чего там.

— Ну, дела, — пожалел меня дядь Леша, — думал, мы с тобой заправляться поедем, а ты вот… вызвался.

«Как бы не так — вызвался», — тоскливо подумал я.

Вылезая из машины, я поклялся, что никогда в жизни больше не сяду в этот проклятый «уазик».

…В детской комнате нас уже ждали. Кроме Валентины Павловны сидел еще незнакомый мне мужчина. В очках, очень строгий на вид — следователь. И началось…

— Мы тебе добра желаем, — говорила Валентина Павловна. — А вопрос стоит очень остро: отправить вашу троицу в спецучилище.

— Отправляйте, — согласился я. — Специальность там получу. — А про себя подумал: «Спец» — значит специальность, Крот объяснял».

— С Кротовым дружбу завел, нашел с кем, — как бы угадав мои мысли, сказала Анна Георгиевна.

— А что?! — с вызовом сказал я. — Что Кротов? Что Кротов?

Надоели мне все эти разборы. Пусть, думаю, хоть куда отправляют, только хватит разборов.

— Как ты думаешь, кто Алексея Петровича тогда, ночью?.. — запинаясь, произнесла Валентина Павловна, и лицо ее пошло красными пятнами. — Кто?!