Рядом с зоопарком

— Когда я учился в восьмом, тоже перебивался с двойки на тройку, — вдруг заявил Вадим Петрович. — По литературе, истории, правда, хорошо. Как у тебя, кстати, по гуманитарным?

— Нормально, — сказал Валерик.

— Я так и думал. Наверно, у тебя склад мышления такой, гуманитарный, что ли. Вот и у меня тоже. Еще в четвертом классе учительница про Куликовскую битву рассказывала, но и сейчас помню эту битву во всех деталях, будто не за партой сидел, а был непосредственным ее участником, потому что и само поле Куликово, и людей, и одежду — все в красках представлял, в картинах.

Вадим Петрович начал рассказывать, как именно представлял. Одна картина сменялась другой. Мчалась с копьями наперевес русская конница. Навстречу татаро-монголы, ветер развевал гривы лошадей, небо застила туча воронья, нетерпеливо ждущая кровавого пира. Звенела булатная сталь, ржали кони, схватившись за живот, падал на всем скаку грузный татаро-монгол и орал проклятья на своем татаро-монгольском языке.

Вадиму Петровичу легко удавалось писать картины словами. И картины эти он исполнял в своей манере, ничуть не похожей на суховатого, сдержанного в цвете Васнецова, писавшего, как известно, на темы русской истории.

Валерик надеялся, что Вадим Петрович, увлекшись рассказом, забудет о неприятном телефонном разговоре, но ничего подобного! Круто остановив поток своего красноречия, сказал:

— Есть у нас хоть кто-нибудь, кто в математике соображает?

— Лилька — она в школе «недовинченных» учится.

— Имени Леонардо да Винчи, — поправила Лилька. — И вообще у нас уклон эстетический.

— Не первоклашка, — сказал Валерик, — сам как-нибудь справлюсь.

— Это еще лучше, если сам.

А потом они сидели вдвоем, Валерик и Лилька, в дальнем классе, вдвоем, если не считать «Умирающего раба».

— Я тебе и в самом деле могу помочь, — сказала Лилька. — Мне ничего не стоит.

— Вот еще…

Валерик безразлично смотрел на гипсовое изваяние. «Раб» умирал долго, покрылся пылью, а все умирал, помня постоянно о том, что умирать надо красиво, ведь люди же смотрят.

Когда Лилька начала складывать краски, собираясь домой, в класс заглянул Дима.

— Валер, пойдешь с нами? Дельце надо одно провернуть.

— Какое еще дельце?

— Рафе сегодня дрова привезут…

«Я тут при чем?» — хотелось сказать Валерику, но Лилька перебила его:

— А меня возьмете с собой, мальчики?

— Ты что, дрова умеешь колоть?

— Подумаешь, дрова! Отец меня на рыбалку и на охоту берет, а там и не такое приходится…

Рафаил жил в доме номер пять по улице Овражной. Дом этот ничем не отличался от стоящих рядом, с резными окнами, с крыльцом, неровным, как ладонь. У дома палисад с единственной яблоней-дичком.

Сидели на крыльце, поджидали машину, и Рафаил, пока нечего было делать, взобрался на яблоню и собрал половину урожая в карман. Спрыгнув на землю, разделил все между ребятами, оставив себе только одну, размером с вишенку, ранетку. Лилька сказала, что ей такие яблочки нравятся даже больше, чем джонатан, которые покупает на рынке мама. Тогда Рафаил снова полез на дерево и собрал оставшуюся часть урожая.

Тут как раз посигналила машина. Открыли ворота, во двор вкатил груженный чурками самосвал. Из кабины вслед за шофером выпрыгнул Вадим Петрович. Несмотря на прохладную погоду, он был одет лишь в спортивное трико.

— Отец дома? — спросил он у Рафаила.

— Спит, — опустил голову Рафаил.

— А мать?

— Мачеха… ее совсем нет.

— Ну, это неважно, хм… мы сами с усами.

Он махнул шоферу — и тот опрокинул кузов самосвала. Березовые чурки кучно грохнули, несколько из них проворно покатились по двору — Вадим Петрович прижал одну ловким движением футболиста.

Вадим Петрович и Рафаил работали колунами. Трудно сказать, у кого получалось лучше. Руководитель изостудии набрасывался на чурку яростно, как на врага, — щепки летели во все стороны, так что и подходить страшно. А Рафаил вроде и не торопится. Подставит чурку, тюкнет по ней, словно примеривается, — эффекта никакого. Тюкнет еще, чуть посильнее, — и смотришь, чурка разваливается сразу на четыре части. Остальные собирали поленья, таскали их в дровяник. Много было бестолковки и суеты, пока Вадим Петрович не скомандовал, чтобы встали конвейером. Тогда работа пошла слаженно. Лилька складывала поленницу, Валерик подавал ей дрова. С каждым поленом она поворачивалась к нему, от близкого ее взгляда у него прерывалось дыхание, подпирала к горлу истомная волна. И хотя с непривычки у него выкатывались струйки пота, работалось легко, как игралось. Очередной раз он повернулся к Диме, чтобы получить полено, но тот развел руками.

— Все, аут.

Машины чурок как не бывало. Зато в дровянике — до самого потолка ряда в три-четыре — поленница.

— Вторую бы машину, — сказал Валерик, утираясь, — у меня как раз второе дыхание открылось.

— Одной хватит, у меня еще есть немного угля, — по-стариковски рассудительно сказал Рафаил.