Я вошёл внутрь легко и беспрепятственно. Наверное, мой вид, разбитый и измученный, не позволил никому засомневаться в том, что мне необходимо именно к врачу. Осталась самая малость – найти самого Хасана в этом стерильном трёхэтажном здании. Я зашагал вперёд по светлому коридору.
В нос бил въедливый запах медикаментов и антисептических средств. Он болезненно напоминал мне о днях, проведённых после освобождения в белоснежной кафельной комнате. Тех страшных днях, когда мне только предстояло «насладится» своим вселенским одиночеством.
Ещё ночью в своём воображении я нарисовал картинку того, как обнаружу местонахождение своего обидчика по охране, стоящей на посту у дверей. Я даже не продумал, как я устраню охранника, мне было важно для начала оказаться просто рядом. Но кроме бродивших по коридорам пациентов и чинно выхаживающих врачей ничто не привлекало моего внимания. Палата за палатой я обходил этажи, заглядывая внутрь и пугая тем самым людей. Я вглядывался в незнакомые лица, но Хасана среди них не было. И чем дальше я шёл, тем сильнее становилось моё отчаяние. Неужели я ошибся? А вдруг следователь, увидев, что я стащил лекарство, отдал распоряжение перевести Хасана в другую клинику?
Я шел по больничным коридорам быстрее и быстрее, почти бегом поднимался по лестницам, перестав пугаться неожиданно появлявшихся медсестёр и врачей, кидавших на меня заинтересованные тревожные взгляды. Третий этаж был уже почти осмотрен мною, но Хасана я так и нашёл. И вот, когда моё отчаяние почти достигло, предела, я заметил в самом конце коридора небольшую дверь с тускло горящей над ней лампочкой с надписью «Спецбокс». Я медленно зашагал к двери, не слыша вокруг ничего, кроме стука собственного сердца.
Через прозрачный стеклянный проём двери я увидел его. Тело Хасана, укрытое по шею больничными простынями, казалось непривычно маленьким на большой кровати. Его ноги находились в неестественном положении со странно вывернутыми внутрь ступнями, одна рука безвольно свисала с края кровати. Кислородная маска скрывала почти всё его лицо, но даже в полной темноте я узнал бы его. Я чувствовал его, как чувствует подсознанием дикое животное находящегося рядом охотника. Разница лишь в том, что сейчас охотником был я.
Кровь в моём теле, разгоняемая диким сердцебиением, вызывала жар. Меня почти шатало, и причиной этому были не бессонные ночи. Злость и ненависть разжигали меня изнутри. Шприц в моём кармане ощущался довольно весомо. Он словно призывал меня к действию, проникая смертным холодом сквозь ткань. Я так отчётливо представлял, как осуществлю свою месть, что видел свои будущие действия, словно серию слайдов. Вот мои руки открывают дверь. Я подхожу к Хасану и смотрю на него. Я бужу его – он должен быть в сознании, когда я вколю ему препарат, должен видеть свою смерть. Я вижу его глаза, чёрные и безумные. Я молчу – мне не надо говорить ему, за что я мщу, он сам поймёт всё. Я беру его руку, безвольную и неспособную сопротивляться мне. Я ввожу иглу медленно, видя его ужас и беспомощность, и получаю от этого нездоровое удовольствие. Я вгоняю поршень до упора - я отдам ему всю порцию яда без остатка, так же, как не оставил жизни нам он. Я хочу, чтобы его смерть была максимально долгой и мучительной. Я буду с ним до конца. Я увижу его агонию, его последний тяжёлый вздох. Я наслаждаюсь его мучениями. Я наслаждаюсь своим безумием. Я превращаюсь в Хасана…
Эта мысль ударила меня словно обухом по голове. Неужели я становлюсь таким же, как и он, жестоким, безжалостным, способным без раздумий нанести удар беспомощному человеку? Неужели я зря столько месяцев отстаивал свою честь, пытаясь остаться человечным? Если я сейчас убью его, я превращусь в зверя, и, в итоге Хасан добьётся того, чего хотел. Он победит. А значит, смерть Евы была лишь напрасной жертвой в моих попытках не стать чудовищем.
Я осторожно зашёл внутрь, подойдя ближе. Мониторы за кроватью Хасана размеренно пикали, отслеживая слабые показатели его жизни. Стоящий рядом аппарат нагнетал воздух в его повреждённые лёгкие. Лицо его, наполовину скрытое кислородной маской, было жуткого сероватого цвета, вокруг глаз чернота, покрытая сетью морщин. Он непривычно жалок и беспомощен.
Видимо, ощущая каким-то шестым чувством моё присутствие, Хасан распахнул глаза. Несколько секунд взгляд его был затуманенным и безучастным, но потом в его глазах я увидел узнавание. Зрачки его стали расширяться, делая его взгляд тёмным и безумным. Я видел, что он яростно силится подняться, но его парализованное тело позволило ему лишь слегка шевелить шеей. Лицо Хасана багровело от усилий и злости, а из-под маски раздавалось приглушенное хриплое рычание. Он был похож на безумца, скованного смирительной рубашкой. Только рубашка ему была не нужна. Само тело держало его в неподвижности, и я понял, почему около палаты Хасана не было охраны – он не смог бы убежать при всём желании. Всё, на что он сейчас способен, это безумно смотреть на меня, в ярости сжимая зубы.