Рибофанк

– Надеюсь, – снова фыркнула я, хотя у самой тряслись поджилки.

– Присаживайтесь.

Мы со Сглазом расположились бок о бок, Г-Гном снова включил экран. На сей раз – чтобы показать различные фасоны шипов.

Во время повторного просмотра мы решились.

– Мне – «Единорог», – сказал Сглаз.

– А я беру «Коралловую клетку».

– Прекрасный выбор. Разница – в расположении, но она невелика. «Единорог» имплантируется спереди, а «клетка» затрагивает и височные кости.

С этими словами Г-Гном натянул перчатки, а затем выдавил пасту из тюбика. Подошел к Сглазу, втер кашицу ему в лоб и темя.

Потом и я подверглась такой же процедуре.

Аккуратно сняв перчатки и бросив в универсальный деградатор, Г-Гном сказал:

– Смесь лучшего анестетика и самого козырного костоплава. На все уйдет несколько минут. Я пока сниму оплату с карточки, если вы не против.

Сделав это дело, Г-Гном подошел к шкафу и достал шипы.

Раньше я их видела только по метамедиуму, и там они всегда выглядели суперсексово. А въяве оказались совершенно непрезентабельными, обыкновенная пара продолговатых, остроконечных, квадратных в сечении калабашек. В общем, шипы как шипы, вроде костылей, которыми крепились допотопные железнодорожные рельсы.

Затем из шкафа появился блестящий резиновый, с хромированной ручкой молоток.

Им-то Г-Гном и забил шипы нам в головы.

Я ничего не чувствовала, даже когда «Коралловая клетка» добралась до мозга. А Г-Гном демонстрировал нулевую возмутимость! Свою работу он выполнил быстро и четко. Хотя, чему тут удивляться – Жимолость и ее семейство пользовались услугами только козырных мастеров.

Наконец Г-Гном нашлепнул нам на руки липучки-ползучки и проинструктировал:

– Это запас нутрицевтиков, они вам сейчас очень нужны – шипы в процессе роста отбирают энергию у организма. Липучек мало, вам еще надо будет потом подкрепляться чем-нибудь вроде гензимуглеводопротеина, восстанавливать потерю.

Я уже начала ощущать вторжение в свой череп. Словно угадав, Г-Гном сказал:

– Шипы отращивают остеокорни, а также создают паранейроны, которые связываются с вашими нервными клетками. Благодаря чему шипы меняют цвет и узор, подстраиваясь под настроение владельца. Когда эндорост закончится, начнется экзорост. Поглядите-ка на себя в зеркало.

Г-Гном подкатил и развернул компзеркало, и как раз вовремя.

Начался экзорост, видимая часть процесса.

На единственном шипе, имплантированном в середину Сглазова лба, появились два отростка – красивые одинаковые веточки.

От моего шипа пошел грубый коралловый волчок. Когда достиг длины восемь сантиметров, стал ветвиться, разрастаться в роскошный ажурный зонтик.

Мы со Сглазом любовались в зеркале на себя и друг на друга, а Г-Гном снисходительно улыбался.

К тому моменту, когда закончился рост, мы успели привыкнуть к тяжести своих новых аксессуаров. Вес Сглаза практически удвоился. Мой куст доставал до носа, точно вуаль.

– Ну и как я смотрюсь? – спросил Сглаз. Его рог приобрел малиновую окраску, я по метамедийным передачам знала, что это означает волнение.

– Очень фаллично и метагенично! А я?

– Богиня коралловых мозгов!

Г-Гном хлопнул в ладоши – ему не терпелось нас выпроводить.

– Рад, что вам понравилось. Только учтите, что снятие шипов – процесс более бабко– и времяемкий.

– Чтобы я со своей клеточкой расстаться захотела? Никогда!

На выходе у Сглаза возникла небольшая проблема – его вешалка запуталась в дверных лентах. Но в остальном все было суперништяк.

Пока мы не добрались до дому.

Мы со Сглазом сначала поехали ко мне.

Никогда не забуду, как в тот день выглядели мои папики. Не только Сглаза перепугались, но и меня, свою родную дочь.

Мои отцы – биологические братья, во время последней Короткой войны они служили в составе одного штурмового подразделения МВФ. Вместе оказались под неприятельским огнем, и в их окоп попал снаряд.

Он содержал какой-то мерзкий парафермент, до сих пор, кстати, никем не расшифрованный. Мои отцы лежали бок о бок, и их сплавило друг с другом; мало того, была тьма сопутствующих повреждений и изменений, вплоть до митохондриевого уровня.

Военные костоправы их подремонтировали, как могли. Но с тех пор мои отцы, Альвин и Кальвин, вынуждены пользоваться двумя шлейфами симбиотической связи, потому что без обмена цитокинами им не выжить.

Комиссовавшись, они примкнули к воздерженцам и мгновенно сделались популярными ораторами.

И тут являюсь я – как тератома!

У моих отцов идет неконтролируемый рост костной ткани, и лепилы регулярно удаляют все лишнее. Однажды они заметили отросток, по составу особенно близкий человеческой базовой линии. И папикам взбрело в головы вырастить из него дочку.

Стоило это немало – и в бабках, и в принципах биоконсерватизма. Но Альвину и Кальвину наедине друг с другом было скучно, и, я полагаю, они не слишком долго колебались, прежде чем пошли на компромисс со своими догматами.

Понятное дело, я рада, что они решились обзавестись чадом.