Ричард де Амальфи

Пять минут спустя к нам вынесли доспехи. Металл блестит, как зеркало в свете алой зари, вода все еще вытекает из панциря, оставляя блестящие дорожки на плитах двора.

Отмыли, понял я. Эстеты хреновы. А может быть, Харальд, как сильный и свирепый воин, ходил бы как раз с удовольствием в неотмытом, где кровью Одноглазого пропитано сверху донизу? К тому же Одноглазый – его враг, это ж так приятно чувствовать кровь бывшего босса…

Гунтер подал мне прекрасный стальной панцирь с выбитым изнутри львом на задних лапах. К панцирю полагается шлем, этот тоже хорош, закрывающий голову сзади и с боков, а сверху заостряется в такой конус, что любые удары будут соскальзывать, как намыленные.

– Харальд, – сказал я повелительно.

Харальд преклонил колено, принял доспехи, шлем, а Гунтер протянул мне великолепный меч, благородный, сдержанный, с классическим прямым лезвием и крестообразной рукоятью.

– Это непростой меч, – сообщил он с некоторой завистью в голосе. – Оружейник сообщил, что связку из сорока прутьев тридцать лет выдерживали в болоте, пока плохое выжирала ржавчина, перековывали и снова совали в болото. А когда выковали меч, ему не стало равных, ибо все прутья из разного железа, так что меч и гибкий, и удивительно прочный.

Я кивнул.

– Видишь, Харальд, наш Гунтер чуть не плачет, расставаясь с таким мечом. Но ты его заслужил. Бери и владей!

Харальд, приняв меч обеими руками, благоговейно поцеловал лезвие. Он поднял на меня исполненные благодарности глаза, а все еще завидующий Гунтер бухнул тяжелым голосом:

– Сэр Амальфи, дайте имя.

Я даже не понял, о чем речь, но Харальд сказал счастливо:

– Да-да, конечно! У такого благородного меча должно быть красивое и звучное имя.

Я подумал, сказал величественно:

– Ты сам дашь ему то имя, которое он заслуживает. Да и о тебе будут судить по тому, какое имя дашь. Так что подходи к этому простому делу осторожно и мудро… А сейчас сюда придет наш отец Ульфилла, ты повторишь присягу перед лицом церкви… ну, эту процедуру знаешь, и потом мы, возможно, оставим тебя распоряжаться замком… в известных пределах, конечно. Мы будем выстраивать вертикаль власти, где наверху – я, то-есть законодательная, верховная и конституционная, подо мной Гунтер – это уже исполнительная власть, а под ним все-все остальное… Так что тебе отводится высокая роль!

Освобожденные из подземной тюрьмы рассыпались по замку, челядь снова попряталась, отыскали сменных тюремщиков, удалось отбить только одного, остальных затоптали и забили ногами, еще троих зарубили наши, застав с оружием в руках, а единственного уцелевшего я велел охранять, вдруг да и здесь нужен подвальный путеводитель.

Все наши сбивались с ног, замок Одноглазого втрое больше моего Амальфи, народу впятеро, красный демон у казармы постоял некоторое время, а потом исчез, но страху успел нагнать такого, что никто и подумать не смел о сопротивлении. Пленных из казармы и уцелевших в резне загнали обратно в казарму, предварительно вынеся оттуда все оружие, и заперли, выставили охрану на всех стенах и на воротах, да не прорвется подмога барону де Амило.

В покоях Одноглазого я осмотрел все, с грохотом переворачивая столы и стулья, им ничего не случится, а мне надо выглядеть лютым и страшным, чтобы обитатели замка страшились и трепетали.

Забежал Тюрингем, чтобы осведомиться, не нужно ли чего, за ним с обнаженным мечом влетел, как пыхтящая гора, разгоряченный Ульман.

Я прорычал:

– Тюрингем! Вы чего с Ульманом за мной хвостами ходите? Я вас к кому приставил оруженосцами?

Тюрингем пролепетал:

– К Гунтеру, ваша милость…

– Так почему же?

– А он велел оберегать вас!

Я гаркнул:

– А кого надо слушаться?

Тюрингем выпалил преданно:

– Вас, ваша милость! Вы велели слушать Гунтера, а он велел охранять вас! Так что выполняя приказ Гунтера, мы выполняем ваши приказы.

В комнату медленно вошел грузный человек в плаще мышиного цвета с капюшоном, надвинутым на лоб. На глазах широкая повязка из плотной серой кожи, в руках что-то вроде грязной простыни. Он держал ее перед собой, будто намеревался набросить на кого-то, поменьше себя ростом и менее проворного, в складках простыни поблескивают искорки. Ткань на кратчайшие мгновения неуловимо менялась, я засмотрелся, а человек остановился посреди комнаты, явно же слепой, лицо скорбное, так смотрят смирившиеся с судьбой, однако слабым не выглядит и, похоже, живет не подаянием.

– Меня зовут Задинг, – произнес он надтреснутым голосом. – Челядь разбежалась, а защитники сложили оружие. Некромант тоже служит вам… а почему нет? Замки, как и королевства, переходят от хозяина к хозяину, а крестьяне все равно должны растить хлеб, а маги разгадывать тайны Древних. Я – прорицатель. Не очень хороший, но все-таки приношу пользу тем, кто мне дает приют…

Я сказал с неловкостью, какую всегда чувствуем перед инвалидами и калеками:

– Это неважно, есть от вас польза или нет. Приют вы получаете в любом случае.

Он поклонился: