– Да и хрен с ними, – ответил Зигфрид. – Но мы, благородные рыцари – есть? В нашем изысканном обществе ты не должен ни плеваться, ни чесаться, ни пердеть, ни употреблять гадкие слова… ну, разве что кто на ногу наступит или промеж глаз врежет, это другое дело, а вот так просто – нельзя! Простолюдину можно, он и так почти животное, а вот рыцарю – низзя!.. Сэр Ричард, ведь правда же?
Я с сочувствием смотрел на Гунтера.
– Он прав, Гунтер. Кому много дано, с того больше и спрашивается. Тебе, как рыцарю, больше того, что можно, но и шире список того, что нельзя. Понял?
– Нет, – ответил Гунтер честно, – но, как погляжу, в рыцарской жизни не все медом намазано.
Мы спустились во двор, я взобрался на Зайчика, похлопал по шее. Он косил на меня огненным глазом, тихо и ласково проржал что-то на лошажьем языке. Из башни вышел некромант, поспешно поклонился, мне почему-то почудилось, что нарочито выискивал момент, чтобы подойти вроде невзначай, насторожился, но кивнул милостиво и сказал с рассчитанной небрежностью сеньора в затуманенном государственными заботами взоре:
– Э… Лигурд?.. Некромант? Да-да, продолжай-продолжай некромантить…
Он поклонился снова, одной рукой придерживая меч в ножнах у левого бедра, а когда Зайчик шагом пошел мимо, спросил торопливо:
– Ваша милость… а что такое… прозекторы?
Я оглянулся, на его бледном, словно посыпанном мукой лице читалась мука.
– Это такие маги, – пояснил я, – что расчленяют только что умерших. Или недавно померших. Вытаскивают кишки, сердце, печень, мозг и все-все, что внутрях…
Он ахнул, его перекосило от отвращения:
– Как можно? Но… зачем?
– Чтобы знать, – ответил я строго, – почему человек умер. И что сделать, чтобы больше от такого не скопытивался. Хорошая профессия, почетная! Даже выше рыцарского звания!
Он ахнул, нижняя челюсть отвисла. Из ворот начали выезжать по двое блестящие рыцари в великолепных доспехах на огромных рыцарских конях. Они выезжали и выезжали, я с Гунтером уже на той стороне придирчиво рассматривал отряд: проехали Зигфрид, Алан, виконт Теодерих, а рыцари все выезжают и выезжают. Правда, только присмотревшись, можно заметить, что на щитах нет фамильных гербов, а только мой уменьшенный в левом уголке, а так во всем настоящие рыцари: добротные доспехи, хорошо подогнанные каждому по фигуре, даже шлемы с опускающимися забралами, сложные пластинчатые щитки, укрывающие голени и ступни, длинные мечи, конические щиты, расписанные грифонами и львами…
Гунтер рявкнул, отряд перестроился по четыре в ряд, так и поехали, очень красиво, потом, конечно, строй нарушился, все разбрелись, растянулись в длинную цепочку, Гунтер поспешно заверил, перехватив мой взгляд:
– Когда приедем в земли сэра Лембита, я их всех по ниточке!
– Хорошо бы, – признал я. – Впечатляет. Я даже не ожидал, что у меня такая сила.
– Ваша милость, – напомнил он, – теперь располагаете мощью трех владений. И людей можете отбирать из трех гарнизонов.
– Ты, кстати, что еще сделал для защиты Вердена?
– Стену восстановят, – заверил он, – а без вашего молота ее так быстро не разбить. Провел набор среди новых и наших прежних селян. Конечно, в лучники – в первую очередь.
Я ухмыльнулся, не стал напоминать, как Гунтер сперва противился идее композитных луков, нечестно, для него они в диковинку, а я их держал в руках всякие, разные. Даже с лазерным прицелом.
Кони спокойно шли по широкой лесной дороге, колеса телег глубоко пробили колею, кусты по краям дороги заботливо вырублены, и когда впереди затрещало, даже настороженный Гунтер схватился за меч без всякой торопливости, а я медленно опустил ладонь на рукоять молота. Ветки заколыхались, на дорогу впереди вылез худой парень в одежде крестьянина, вскинул руки.
– Я без оружия! – прокричал он. – Сэр Ричард, меня просили передать несколько слов.
– Говори, – сказал я настороженно.
Он посмотрел на Гунтера, на рыцарей, что настороженно оглядывают лес, промямлил:
– Меня настоятельно просили передать вам лично. Сэр Ричард, я безоружен. Если хотите, пусть мне свяжут руки…
Я поморщился, дурак совсем уж перегибает, такой и с оружием не страшен, бросил:
– Гунтер и вы все…подождите.
Парень покорно дожидался, понурый, с печальным лицом, всем своим видом говорит, что он абсолютно безопасен, слаб, труслив, безобиден, такого страшиться могут только совсем уж трусы… Я подъехал медленно, держа его взглядом, рука на рукояти меча, второй я потрогал крест на цепочке, а затем амулет. Бог не рассердится на такую предосторожность, в конце концов, и маги, и священники – его дети, и каждый из них истолковывает его волю в меру своего детского понимания.
Он оставался все таким же, что либо говорит о высокой магической защите, либо в самом деле безобиден, как и кажется.
Я слегка наклонился с седла:
– Говори.