Ричард де Амальфи

Арбалетчики с довольным гомоном поднимались на ноги. Арбалеты у всех на смятой и уже размолотой подкованными сапогами траве, подхватывали, поспешно крутили вороты, натягивая стальные тетивы. Я обвел взглядом обширную поляну. Женщина привязана к коню, а тот в свою очередь – к дереву. Двое воинов при ней неотлучно, с жадным интересом вытягивают шеи, еще бы: вот-вот железные стрелы продырявят тело хозяина замка Амальфи.

Старший арбалетчик суетился, не давая стрелять тем, кто успел взвести тетиву, выстраивал ряд. Оглянулся на Волка за разрешением, тот отмахнулся:

– Командуй сам. Я займусь женщиной.

Он пошел к пленнице, а старшина арбалетчиков вскрикнул тонким голосом:

– По одному слева…

Послышался короткий зловещий свист. Я боялся поверить, что это, однако лица арбалетчиков побледнели, кто-то успел развернуться, кто-то сделал движение, чтобы оглянуться, остальные только шире распахнули глаза: длинные стрелы, похожие на дротики, обрушились на поляну, как град раскаленных метеоритов.

Стальные острия пробивали кожаные доспехи, словно те из папиросной бумаги. Ближайший ко мне арбалетчик упал, пронзенный двумя стрелами, одна высунула окровавленный клюв из спины. По всей поляне стоял крик, стоны, проклятья. Барон Уландр лишь на секунду помедлил, меч уже в руке, в следующее мгновение по-волчьи припал к земле, стремительно подбежал к своему коню, прыгнул в седло и протянул руку к узде привязанного коня, поперек седла которого связанная женщина.

Одна стрела ударила его в затылок, срикошетировала от округлого шлема. Волк клюнул головой и едва не упал с коня, вторая попала в спину и, пронзив железо панциря, осталась торчать. Волк зарычал, ударил коня в бока, тот ринулся в чашу.

С другого конца на поляну выбегали вооруженные люди, а за пешими лучниками, показались конные. Впереди всех торопил коня Гунтер.

Меня сняли с дерева, разрезав веревки, отпаивали горячим, я лежал, собираясь с силами, прошептал Гунтеру:

– Погоди… Дай понять, живой я… или уже нет…

По телу трижды прошла горячая волна, я ощутил слабость, но исчезла боль, которую приходилось смирять усилием воли. Я полежал на спине, всматриваясь в угрюмые озабоченные лица, что нависли надо мной, как налитые семечками подсолнухи.

От глаз Гунтера побежали мелкие морщинки, он сказал с великим облегчением:

– Ваша милость… раны-то затянулись!

– Намекаешь, – ответил я, – что надо вставать?

Он всполошился:

– Нет-нет, соорудим носилки.

– Вы слишком слабый, – вставил Тюрингем заботливо. – Мы вас донесем.

– Слабый, – согласился я, – но не слишком.

Протянул руку, но никто не решился прикоснуться к ладони благородного лорда, подхватили под руки, придержали. Я поднялся, пошатнулся, но с каждым мгновением все больше приходил в себя. Гунтер все понял, поспешно развязал походный мешок, я увидел ветчину, покачал головой.

– Лучше меду…

Гунтер сказал виновато:

– Только мясо. И хлеб с сыром.

Ульман сказал услужливо:

– У Тюрингема есть мед, он сладкоед.

Все тело отчаянно чесалось, словно по мне носятся миллионы раздраженных муравьев. Я едва сдерживался, чтобы не начинать драть себя когтями, начиная от макушки и до кончиков пальцев ног. Руки дрожат от жадности, схватил истекающие медом соты и вгрызся, как умирающий с голода моряк Колумба. Желудок кричал от холода, ничего не дается даром, при всем чудодействе паладинного исцеления оно идет за счет ускоренного метаболизма, а это означает потерю веса и сильнейший голод.

Проглотив к благоговейному изумлению лучников два огромных пласта меда, я ощутил прилив сил, сравнительно бодро прошел на тот конец, где лучники растирали руки и ноги спасенной леди.

– Приветствую, – сказал я, добавил в ответ на ее недоумевающий взгляд: – Мне почудилось, что я не успел поздороваться. Как и в прошлый раз.

Ее щеки покраснели, в глазах блеснул гнев от неосторожного напоминания, что впервые встретил ее в казематах своего замка. В то же время я видел на ее лице неподдельное изумление: только что я был истерзан пытками, в то время как ее всего лишь держали связанной, однако это ее руки чудовищно распухли и посинели, а я лишь похудел и чуть осунулся. Надеюсь, выгляжу красиво и загадочно.

– Благодарю, – произнесла она суховато, – вы так благородно бросились… наверное, посмотреть? Это было, признайтесь, глупо.

– Благородство умным не бывает, – произнес Гунтер значительно.

Она поморщилась, кивнула.

– Да, конечно. Тем больше я его ценю, что это безотчетное. Как у моей собаки.

Я поклонился, чувствуя смутное раздражение.

– Сожалею, что вы потеряли своих сопровождающих. Если хотите, я выделю двух-трех человек, чтобы вас проводили к вашим… э-э… к вашим.

Она покачала головой:

– Достаточно, если вернут мою лошадь. Об остальных конях, на которых ехали мои люди, даже не спрашиваю.

Гунтер сказал веско:

– Правильно делаете. Кто их теперь разберет, какие ваши, а какие людей Волка? Теперь они все наши. Но если мой лорд восхочет, отыщу для вас какую-нибудь лошаденку в заводные.

Она вспыхнула:

– Спасибо, не нужно. Я люблю передвигаться быстро.