– Люди, – ответила она сердито. – Или думаете, что огры или гарпии хуже воинов Тьмы? Огры просто сожрут, а не будут пытать неделями, а потом на кол. Ограм наш город и наша земля не нужны, а вот рыцари Тьмы установили бы здесь свою черную власть. Снова людей в жертву, снова черные мессы.
Ее плечи зябко передернулись. Мимо проходил приземистый конюх с худым, изможденным лицом. На ходу взял из корзины ломоть хлеба и сыр, остановился, ел, глаза шарили по верху стены. Девушка подала ему кувшин. Не отрывая взгляда от стены, схватил обеими руками, кадык задергался, пиво хлынуло в раскрытый рот водопадом. Конюх отнял кувшин от губ, только чтобы перевести дух, снова припал с жадностью, а в корзину опустил уже пустым.
И все равно от него несло жаром, словно сутки пробыл в кузнице. Причем в самом горне. Такому и кислое теплое пиво покажется райским напитком.
Я встретил его слегка затуманенный взгляд, кивнул в сторону корзины с уцелевшим ломтем говядины.
– Подкрепись. Там еще осталось.
– Благодарю, – ответил он хрипло. – Благодарю.
– На здоровье, – сказал я вежливо.
– Ты это... новенький? Видел я тебя, растяпу. Из Срединных королевств? Не пора ли тебе сматываться в безопасные земли?
– Еще не решил, – ответил я вежливо. – Вы мне поможете выяснить один вопрос? Кто такие оборотники?
Конюх на мгновение застыл. Затем я увидел, с какой скоростью человеческое лицо может превратиться в звериное. Я инстинктивно дернулся в сторону, но брошенный кувшин задел голову, в ушах зазвенело. Конюх взвился, как подброшенный вздыбившимся конем. Я отшатнулся, упал и ударился позвоночником о булыжную мостовую. Сам не понимая как, перекатился через голову, а на то место, где только что лежал, с грохотом обрушился тяжелый камень и разлетелся вдребезги.
В страхе, ничего не понимая, я подхватился и понесся со всех ног. В спину слышались как злые выкрики, так и довольный хохот, в котором злобы не было. Но было нечто худшее, чем злоба.
Я с размаху ударился, как о дерево, о высокого человека. Любого другого, даже могучего Бернарда, я бы смел с пути, этот даже не шатнулся, придержал за плечи. Меня шатало, а в голове звенели колокола и работала камнедробилка.
– Асмер, – послышался надо мной зычный голос, – этот?
– Спасибо, ваше высочество, – услышал я знакомый голос.
Асмер принял меня из рук Беольдра, тряхнул. В голове чуть прояснилось. Плечом я упирался в дубовые ворота с широкими медными крестами на створках. Сверху приколочено распятие, над ним порхают розовотелые ангелочки.
Асмер похлопал меня по спине, Беольдр удалился, даже без коня топая, как медный всадник по ночному Петербургу. Асмер толкнул створки. Распахнулся огромный зал. Сразу, без всякого холла, коридора или предбанника в стороны пошли широкие массивные скамьи из темного дерева. Надежные и добротные.
Я двигался тупо, а в голове копошилось: надо драпать. Сегодня день прибытия, суматоха, как-нибудь отбрешусь, но завтра предстоит свидание с инквизицией. А инквизиция – это в лучшем случае Галилей на коленях. Стандарт же – участь Бруно и десяти тысяч человек, лично сожженных Торквемадой. И миллионы – его учениками.
Массивные дубовые скамьи отступали по обе стороны широкого прохода, мы прошли к ризнице, или как ее там. Как будто из воздуха возник неприметный священник, в хламиде с капюшоном, скрывающим лицо, как они это любят, спросил куда и зачем. Асмер объяснил, священник остановил его, а меня подвел к такой же неприметной двери, с поклоном открыл.
Приемная, как я понял, высокопоставленных особ. Епископа. На стенах зеркала, явно в этом мире они еще диковинка, так что зеркал чересчур, на мой взгляд, если епископ не манекенщица. Огромные зеркала, массивные в толстенных дорогих рамах из темного дерева. Два-три вообще в золоте. Почти все в рост человека, только одно выбивается из ряда: в простой раме, размером мне до пояса.
Не смотри, предупредил внутренний голос. Смотри в любые, только не в это. Но я не мог одолеть искушения, я ведь из того мира, где искушение уже даже не считается искушением. Где любое насилие над собой вызывает не только внутренний протест, но и насмешки окружающих, насмешки наставников, политиков, философов.
Из зеркала на меня взглянула Тьма. В ушах у меня зашумело, но я все же видел в матовой поверхности себя, хоть и сильно искаженного, но еще яснее и отчетливее я видел тьму, мрак, бездну отчаяния, беспросветность, полную безысходность, гибель, распад,
– Нет, – прохрипел я мысленно, – нет... Нет! Тьма не отпускала, я с ужасом ощутил, что она не в зеркале, а во мне. Целая вселенная тьмы, я весь из тьмы, я ношу с собой тьму, распространяю, повергаю все в тьму...
– Нет, – вскрикнуло во мне нечто гаснущее, – нет! Не верю!
В черепе раздался оглушительный звон. Вспыхнул яркий свет, по затылку ударило твердым. Сверху обрушились потоки ледяной воды. Я захлебнулся, перекатился вбок, уходя от водопада, привстал на колени и лишь тогда открыл глаза.