Ричард Длинные Руки – бургграф

– Откуда вы знаете?

– Знаю, – ответил я. Посмотрел на их лица, пояснил: – Это деловые люди. И ребенок им нужен для сделки, а не забавы.

– Какой сделки? – спросили оба в один голос.

Я прожевал, схватил еще один кусок и сожрал, прежде чем нашел силы ответить:

– Госпожа Вуазен надеялась, что все состоянии мужа отойдет к ней. Для того его и убила… руками Джафара. Но сейчас, когда все имущество Бриклайта принадлежит госпоже Амелии, ей ничего не остается, как попытаться отнять это состояние уже у госпожи Амелии.

Торкилстон смотрел на меня с ожиданием.

– И что нам делать?

– Ничего, – ответил я с хладнокровием, которого не испытывал. – Просто ждать.

Он помялся, спросил осторожно:

– И что будет?

– Пришлют весточку, – ответил я, отчаянно надеясь, что так и будет. Если уж тут пошли по рыночному пути, то будет торг, а не слепая месть, именуемая то благородной, то подлейшей, в зависимости от занятой стороны. – А мы тогда и решим, как поступить.

Амелия вскрикнула:

– Да будь оно проклято, все это состояние! Мне и то, что есть, самой не поднять!.. Куда еще и Бриклайтово? Я и свое отдам, только бы мой ребенок вернулся целым и невредимым!

Торкилстон вздохнул сочувствующе, я ответил с неловкостью:

– Я даже верю, что девочку вернут в целости, если переписать все имущество на госпожу Бриклайт…

Она вскрикнула, прижимая руки к груди:

– Так сделайте это, господин! Где эта проклятая бумага, я тут же ее порву, пусть сама владеет всем…

Я отстранил ее руку, Торкилстон перехватил Амелию, она спрятала лицо на его груди и зарыдала горько и безутешно. Я сказал с неловкостью:

– Я бы тоже отдал. Что значит имущество, когда на той стороне такое сокровище, как Аделька?.. Но нельзя давать подлецам выигрывать. Иначе мир рухнет. Победа одного подлеца окрыляет тысячи других. Так они помалкивают и прикидываются приличными людьми, а если хоть один из них победит таким образом, то здесь такое начнется… Нет, зло должно быть наказано. В назидание!

– И для предотвращения, – повторил Торкилстон. – Да, это верно… хоть и жестоко.

– По отношению к госпоже Бриклайт?

Он покачал головой:

– Эту гадину я бы сам с наслаждением задушил. Но жестоко вообще… Понимаю, что нельзя вот прямо сейчас помчаться туда и порубить всех в капусту, но… все равно не понимаю, почему нельзя. Нет, головой понимаю, а душой – нет.

– Это хорошо, – сказал я, – что не понимаешь.

– Почему?

– Не все нужно понимать. Есть истины, которые нужно принимать. Да, слепо! Потому что мы – люди.

Он посмотрел на меня с великим уважением, а я скривился, услышав в своих словах какую-то великую фальшь. Или даже не фальшь, а хуже: затасканную истину, настолько затасканную, что так и жаждется либо возразить, либо поступить наоборот.

Дождавшись ночи, я обошел дом, вяло казнясь, что позвал тогда Бобика, а он как чувствует, ходит следом и вздыхает так тяжело, что я не выдержал, встал на колени и поцеловал его в морду.

– Не печалься, мы отыщем Адельку.

Он вздохнул снова, в глазах глубокое сочувствие и виноватость, я погладил по громадной голове.

– Ты не виноват, это я тебя выдернул отсюда.

Послышались шаги, Торкилстон спустился по лестнице в легком доспехе, но с мечом в ножнах и двумя кинжалами на поясе.

– Собираетесь в город, сэр Ричард?

– Надо, – ответил я. – Оставляю Бобика с вами. Всякий раз, когда забираю отсюда, что-то случается.

– А вы?

– Просто пройдусь.

– Ночью?

– Во мне проснулось нечто поэтическое, – объяснил я.

– Лук не забудьте, – подсказал он.

– Зачем?

– Эльфов отгонять, – объяснил он, – всегда помогают стихи выстраивать. Лучше отстреливать сразу, чтоб свои вкусы не навязывали.

– У меня такие рифмы, – ответил я, – что тролли с воем разбегутся.

Глава 7

Амелия смотрит с лестницы, потому оба говорим беспечными голосами, улыбаемся, но потом я шел к выходу и чувствовал между лопаток ее умоляющий взгляд: спаси моего ребенка! Спаси мою девочку!..

Да и у Торкилстона в глазах нечто подобное. Похоже, пока я шатался по городу, он успел привязаться к детям.

Улицы пошли навстречу, как трещины в каменистой почве: низкие одинаковые домики, дым и чад от множества жаровен, сковородок, жаркий воздух целиком из запаха жареной рыбы, потом услышал песни, вопли и все то, что сопровождает в этом городе с первого дня.

Я напрягался изо всех сил, голова трещит, в какой-то момент ощутил боль в лобных долях и услышал там треск, словно лопнула яичная скорлупа. В носу стало горячо, успел поднять руки, на ладонь закапала кровь из обеих ноздрей.

Ночное зрение никогда не вызывает головокружения, потому что видишь все на том же месте. Просто видишь в темноте, только и всего, а вот запаховое – это кошмар… Человеческий мозг не приспособлен видеть картины прошлого, как вот я видел обычным зрением, как прошла красивая женщина и скрылась за углом, а в запаховом все еще идет в виде размытого на много сотен шагов в длину привидение. Точно так же вижу и все то, что за спиной. И эти вот реальности, накладываясь одна на другую и противореча друг другу, доводят до головокружения и вызывают судороги в животе.