Ричард Длинные Руки – эрцфюрст

— После торжественного венчания, — продолжил он упавшим голосом, — молодые удалились в имение сэра Корниленда, где и намерены прожить оставшуюся жизнь.

Я нахмурился, вряд ли это желание леди Розамунды, но я еще не настолько слетел с катушек, чтобы вмешиваться в их личную жизнь. Намерены жить там, ну и намерены.

— Совет да любовь, — произнес я, а встрепенувшемуся сэру Жерару сказал мирно: — Это пожелание счастья. У вас что-то еще?

— Ваше высочество, — сказал он вкрадчиво, — позвольте призвать во дворец на какой-нибудь праздник, это мы организуем, самых красивых женщин?

Я посмотрел на него зверем.

— Зачем?

— Вы придумали великолепную идею, — сказал он, — насчет королевы турнира. Но теперь все так быстро привыкли, что с вами рядом сидит, расточая радость, самая красивая женщина в королевстве!.. И прям не хотят отвыкать. Надо бы…

— Что?

Он смиренно опустил голову.

— Ваше высочество, я токмо в интересах вашей державы, что и наша немножко, хоть и сбоку, вот и заботимся о процветании и… цветении.

Я сказал с тоской и упреком:

— Сэр Жерар! И вы туда же? Я считал вас такой несокрушимой скалой!

— Увы, ваше высочество, все мы сокрушимы.

— А я вот нет, — заявил я.

Глава 6

По всему дворцу яркий свет, это я распорядился так, интимные сумраки не по мне, как и затемненные альковы для амуров, так что кроме люстр и подсвечников, напольных и настенных, я велел раздобыть и наладить для освещения все древние штуки, что работают без всякого масла и вообще без затрат.

Редкие придворные склоняются в поклоне, я уже научился идти мимо, отвечая небрежным кивком только избранным, но прошел недалеко, сбоку прозвучал веселый голос, полный любви и нежности:

— И чего это наш лорд ходит окольными путями?

Пахнуло солнечным теплом, как бывает только весной, когда сбрасываешь одежду и подставляешь зимнюю шкуру солнцу, да еще в постели с разогретой пухленькой женщиной.

Я оглянулся, едва не сплюнул, но лицо само расплылось в улыбке.

— Бабетта, ты чего подкрадываешься?.. Это мой дворец или как?

Бабетта вся налита щедрым солнцем, золотые волосы, золотые веснушки на здоровой коже, здоровый сочный румянец, как у доярки, умильные ямочки на щеках, вся светится ликованием, как же, меня увидела, так вот щас и куплюсь, все женщины брешут…

Но все же малость купился, заулыбался во весь рот, будто щасте свое встретил.

Она заверила радостно:

— Твой, дорогой Рич, все здесь твое! И я тоже. Правда-правда!.. Хотя я всегда была твоей, но теперь вот как-то особенно твоя.

Я спросил с подозрением:

— А что особенного теперь?

— Все, — заверила она, — что пожелаешь!

Я пробормотал озадаченно:

— А что, есть что-то еще?

— Наверняка, — сообщила она, — я же вижу по твоему лицу, что много чего еще есть и все-то ты знаешь! И мне можешь рассказать и показать, такой наивной и простодушной!

— Бабетта, — сказал я предостерегающе, — сегодня же отдам приказ стрелять, если явишься вот неожиданно. Видишь вон там арбалетчика? И еще вон там?

Она запротестовала свежим милым голоском:

— Рич, я никогда не поверю, что ты отдашь такое зверское повеление!

— Почему? — изумился я. — Ты ущемляешь мое достоинство сатрапа. Здесь все вертится по моему желанию, но ты являешься откуда-то и попираешь…

— И что, нарушаю что-то? Рич, да они меня даже не замечают! Думаешь, почему даже не взглянули?

Я посмотрел по сторонам, придворные бросают на меня любопытно-озадаченные взгляды, проходят с поклонами, и в самом деле, никто даже не мазнул взглядом по Бабетте.

— Так, — сказал я тихо, — иди за мной, а то удавлю прямо на месте. Я выгляжу как сумасшедший?

Она загадочно улыбнулась, а я, не проронив больше ни слова, прошел в свой кабинет, усадил ее в кресло и сел напротив. Она послушно молчит, только улыбается и все подергивает плечом, давая платью сползать все ниже и ниже, обнажая левую грудь.

— Так, — сказал я строго, — значит, никакие амулеты против незримников на тебя не действуют?

Она сказала ласково:

— Рич, я тебя обожаю.

— Понял, — сказал я, — значит, совершенно иной принцип. Потому не заметили и часовые на входе… Ах да, ты же прямо во дворец! Как же тебя, зараза, прищучить…

Она наблюдала с улыбкой, пересела ко мне в кресло, прижавшись горячим мягко-упругим бедром и крепкой, несмотря на размер, грудью, тоже горячей и подрагивающей.

— Милый, — голос ее был нежным и воркующим, — а зачем это тебе?

— А самолюбие? — спросил я.

Она вздохнула.

— Ох уж это мужское эго… Ну почему у меня никакого самолюбия? Вот люблю тебя, хоть ты мною и пренебрегаешь, противный… Зато как восторгаюсь издали твоими ошеломительными, даже ошеломляющими успехами!.. Гандерсгейм пал, я бы сказала, просто стремительно…

Я переспросил настороженно:

— Да? А мне показалось, что с ним пришлось повозиться. Или императору там пришлось отступить?

Она в удивлении вскинула брови.

— Почему так решил?

— Ты не ответила, — заметил я. — Значит, правда.

Она очаровательно улыбнулась.

— Если бы войска императора там побывали, здесь бы знали.