Ричард Длинные Руки — эрцфюрст

Я поднял меч, барон охнул и застыл, когда я быстро сунул кончик меча в его полуоткрытый рот, зубы запоздало скрипнули по стальному лезвию.

— Так тварь ли я, — повторил я снова, — или право имею…

Он смотрел умоляюще, глаза выпучены, вот сейчас я должен вздохнуть, убрать меч и сказать что-то высокопарное насчет того, что живи, гадина, руки марать о тебя не хочу, сунуть клинок в ножны и пойти прочь в надежде, что гад бросится на меня со спины, я тогда со всего размаха сладостно так это развернусь и красиво снесу его голову, весь из себя красивый, благородный и задумчивый.

— Так быть или не быть? — спросил я.

Он мимикой старательно давал понять, что да, быть лучше, потому как бы обязательно быть…

— Это смотря кому, — ответил я, — огородник должен выпалывать огород, хотя это фашизм, и нельзя убивать сорняки только за то, что у них листья другой формы, плоды другого цвета!

Он вытаращил глаза, я посмотрел в его лицо, перевел взгляд на свой клинок.

— Обойдемся без эффектов.

Он вздрогнул, когда я резко и сильно двинул вперед плечом. Острая сталь пробила тыльную часть черепа и скрежетнула по камню стены.

Я вытер меч об одежду барона, подумал, отшвырнул в сторону и пошел в оружейную, где забрал свое оружие. Все-таки, как мне кажется, я не тварь дрожащая, действующая по чужим законам, придуманным политкорректными дураками.

Во дворе кто-то высунулся из конюшни и тут же скрылся. Я отпер дверь в подземную тюрьму, ключ с шеи неудавшегося барона подошел идеально, начал спускаться, покрикивая:

— Эй, там!.. Это я, свобода! Также эта, как ее… ага, как бы равенство и даже братство… Но не совсем гуманизм…

Они все сгрудились внизу, никто не вернулся в камеру, готовы драться, на меня уставились испуганно удивленными глазами, я уже совсем иначе одет, при оружии и даже с диковинного вида луком.

— Дверь открыта, — сказал я. — Проверьте весь замок. Если кто где из ваших обидчиков спрятался… убейте. Говорят, солдаты не виноваты, но здесь… добровольцы.

Лирк воскликнул:

— Но… как это…

Я сказал нетерпеливо:

— Не теряйте времени. Оно не только деньги…

Я как бы умыл руки, что, конечно, не совсем, ибо вырвавшиеся на свободу узники в ярости и жажде мщения убили всех, пощадив только одного, найденного туго связанным и с кляпом во рту на верхнем этаже. Его то ли сочли таким же обиженным, то ли утолили гнев, убив прислугу и троих последних стражей, что спали мертвецки пьяные внизу с дворовыми девками, но я увидел его среди крестьян, когда вывел из сарая коня и взобрался в седло.

— Этот замок отныне принадлежит племени раменсов, — сказал я. — Хозяйка его — Ассита. Или тот, кому она его поручит.

Они окружили меня, галдели:

— Спасибо, ваша милость!

— Не покидайте!

— Благодарим за спасение!

— Еще надо решить…

— Вы нас от смерти избавили…

— Нам тут непонятно…

Я оглядел всех, голодные, измученные, но уже с горящими энтузиазмом глазами.

— Ребята, — сказал я, — никто не даст вам избавленья, ни царь, ни Бог и не герой. Добьетесь вы освобожденья своею собственной рукой!.. Только в следующий раз не давайте никому сесть на выю. Выя — это такая шея, только немытая, как у вас. Пресекайте такое на корню. В зародыше!.. Будьте бдительны.

Зайчик ржал нетерпеливо и бил в землю копытом. За его спиной видна разваленная конюшня. Я успокаивающе кивнул, дескать, все правильно, здесь ломать можно, и поднялся в седло.

Крестьяне остались разбираться в замке, а я пронесся обратно и влетел галопом на околицу, промчался вихрем по улице между домами, соскочил почти на ходу и бросился в дом.

Ассита толкла длинным пестиком в ступе едкие травы. Я вошел быстрыми шагами, она обернулась, бледное лицо совсем страдальческое, глаза трагически расширены, в них блестят слезы.

Увидев меня, выронила пестик, охнула. Я раскинул руки, глупо улыбаясь, она бросилась мне на шею, прижалась всем телом, поцеловала страстно и жадно, а слезы как будто только и ждали этого момента, брызнули щедро и побежали по щекам, оставляя блестящие дорожки.

— Как ты мог? — вскрикнула она. — Когда ты не вернулся… у меня сердце начало останавливаться!

— Пришлось задержаться, — объяснил я. — Но барон погиб, как и все его люди. Крестьяне освобождены, сейчас еще хозяйничают в замке…

— Что-о?

— Скоро будут здесь, — сообщил я. — И расскажут подробно. Теперь это твой замок, хочешь или не хочешь. Объясни народу, что если они не займут его и не объявят себя хозяевами, то это сделает кто-то другой. Возможно, похуже того дурака…

Она ничего не слушала, слезы продолжали струиться по ее лицу.

— Ты что сделал?.. Ты мог погибнуть!

— И не увидеть тебя больше? — изумился я. — Я не такой дурак. Отныне и навеки я с тобой.

— Это я с тобой, — прошептала она.

— Отныне и навеки?

— Да…

— Объяви, — сказал я, — кто будет править.

Она прошептала в недоумении:

— Разве не ты?

Я улыбнулся.

— Нет. Я уезжаю и забираю тебя с собой. У меня свое королевство, богатое и красивое. Тебе будут рады.

Она прошептала недоверчиво:

— Правда?.. Здесь вся моя родня… С другой стороны, тут было столько горя…