Ричард Длинные Руки — фюрст

Вообще-то мы все такие, если честно, даже самый сильный и несокрушимый человек перед самим собой не так уж и несокрушим, я тоже при каждом удобном случае трусливо бегал к отцу Дитриху, стараясь получить индульгенцию на мои поступки, а сейчас вот, когда инквизитор слишком далеко, то и дело сверяю свои мысли и дела с желаниями того, кто направляет нас… по крайней мере, кто в это верит.

Я вообще-то в Бога не верю, если честно, я же умный, но в то же время понимаю, как он нужен, чтобы и над самой абсолютной властью была еще одна власть, которую уж точно не подкупить, не обмануть, не перевербовать.

Матиусу показали маленькую каюту, где он будет делить места со старшими офицерами, что не просто пираты, а бароны и виконты, он поклонился и отбыл.

Ордоньес спросил у меня тихонько:

— А на самом деле зачем он здесь?

— Пригодится, — ответил я. — Во-первых, королевский сын, хоть и не престолонаследный, а значит, сможет назвать хотя бы пару десятков островов, а то у меня только контуры… И вообще расскажет про экономику, обороноспособность, религии, береговые укрепления своих островов и соседних государств…

Он хмыкнул:

— Расчетливый вы, сэр Ричард.

— Это комплимент или оскорбление? — спросил я.

Он вычурно поклонился:

— Это констанция… констунция… в общем, это признание, что вы уже созрели одеть или надеть корону короля Сен-Мари на свое чело. Чело — это такой лоб, если вы еще не слышали.

Якорь подняли, неимоверно грязный и чудовищно толстый пеньковый канат разложили по всей палубе для просушки, ненавижу, в Тарасконе сразу же приму меры, как только, так сразу.

Послышался бравый вопль Юргена:

— Поднять кливера! На брасах стоять!

Корабль заметно прибавил ход, еще со стороны носа корабля раздался протяжный крик:

— Поднять грот-рей!

Корабль все набирает скорость, паруса вздулись и буквально звенят от веселого напора, туго натянутые канаты подрагивают, а ветер свистит в реях.

Море никогда не бывает ровненьким, как поверхность пруда. Даже в штиль волны не меньше чем по футу, а при самом слабом волнении — от полуярда до полутора. То, что называем умеренным, — это высота от полутора метров до двух с половиной или от полутора ярдов до трех. Сильное — больше четырех, а очень сильное — от пяти до семи ярдов, что я бы назвал сильным штормом, но шторм меряется не высотой волн, а скоростью ветра: тихий — один-три узла, легкий — четыре-шесть… далее идут слабый, умеренный, свежий, сильный, крепкий, очень крепкий и, наконец, шторм, при котором скорость ветра достигает сорока семи узлов.

Правда, есть еще сильный шторм, это когда пятьдесят пять узлов, но, надеюсь, мы на такой не напоремся, корабль и так скрипит от киля и до кончика мачт, как будто постоянно чешется, двигая плечами и всем корпусом.

С клотика, где в «вороньем гнезде» сидят по очереди самые зоркие матросы, раздался жизнерадостный вопль:

— Берег!.. Впереди по курсу берег!..

Ордоньес проворчал:

— Сколько же их…

— Вы как будто недовольны, — заметил я.

Он скривил губы.

— Я-то доволен, но как вспомню те месяцы, когда за бортом одни волны, хоть один бы островок… А здесь в день по десятку!

— Урожай, — согласился я. — Похоже, этот достаточно велик… Но береговая линия не совсем как бы… Лодку разобьет о камни. Если тут и высаживаются, то не с этой стороны.

— Здраво мыслите, — одобрил он, — как будто на корабле родились. Попробуем обойти справа, с той стороны либо бухта, либо песчаный берег…

Он наклонился через перила, прокричал:

— Юрген, готовь корабль к повороту!

Снизу через какое-то время донеслось мощное:

— Все по местам!

Когда слышу этот звериный вопль, уже знаю, что матросы не оставляют игральные кости и бочонки рома, а всего лишь перестают шпаклевать, латать, затыкать и даже связывать рассыпающиеся части корабля, и бегут каждый на свое место. На больших судах у всех свои четко очерченные обязанности. Это не значит, что другое не делают, но все-таки есть что-то основное, а вот на том когге, что мы захватили и отпустили с командой, там еще все равны, и всю работу выполняют сообща, как в любом примитивном обществе.

Первыми нас встретили дельфины, выпрыгивали из волн, глядя большими круглыми глазами на такое диво, потом пошли кругами вокруг корабля, выставив острый хищный плавник. Остров на миг посерел, наполовину скрывшись в тумане, затем мир очистился, словно протертый влажной чистой тряпкой.

На море все кажется резче и отчетливее, уж не знаю, из-за прозрачного воздуха, где нет дорожной пыли, или свойство поверхности моря, что в какой-то мере отражает свет. Стаи чаек с пронзительными криками встретили нас и понеслись следом, старательно выхватывая из пенного следа за кормой ошалевшую рыбу.

Мыс начал уплывать в сторону, корабль поворачивает легко, отличительное свойство каравелл, главное, что им ставят в похвалу, это маневренность, когда вот такую громадину можно повернуть почти так же просто, как весельную лодку.

— Вот оно, — сказал Ордоньес довольно, — я как задним местом чуял!

За мысом обнаружилась довольно уютная бухта, маломерная, всего на три-четыре таких корабля, но защищающая от ветра и высоких волн.