Ричард Длинные Руки — фюрст

Стимфалийские птицы оказались похожи на аистов, только побольше. Как известно, аисты и журавли легко побивают орлов, если те рискуют приблизиться, а стимфалийские вообще не только крупнее и мощнее аистов, но их длинные острые клювы легко пробивали медные и даже бронзовые панцири эллинских героев.

Хороший способ борьбы с ними нашли, как ни странно, простые пастухи и крестьяне. Они укрывали грудь толстым панцирем из лыка, при ударе клюв застревал, а свернуть шею даже крупной птице в состоянии любой мужчина.

С тех пор стимфалийских птиц почти не осталось, а выжили самые осторожные, они и теперь не рискуют вступать в бой на земле, как их отважные, но туповатые предки, а стараются поразить врага из безопасной позиции сверху.

Впрочем, их можно бить как из луков, так и из арбалетов. Только, как оказалось, не всякая стрела их берет.

Я спустился вниз, взялся за ручку двери, в это время сверху донесся голос Ордоньеса, мне почудилась издевка:

— Ваша светлость?

— Ну? — ответил я. — Что случилось?

— Вы повелели великодушно кричать, — напомнил он. — Вот и кричу.

— А что там?

— Поднимитесь на мостик, ваша светлость.

Бурча, что везде одни проблемы, я заторопился наверх. Ордоньес на мостике смотрел вдаль, взгляд скользнул поверх моей головы.

Я торопливо обернулся, по телу пробежала дрожь, будто попал под холодный дождь. Далеко впереди прямо из воды торчит маяк не маяк, целиком из белого, как мрамор, камня, башня не башня: я бы скорее сравнил с… даже не знаю, с чем, но слишком уж высокое для этого мира нечто, утонченное и сверхизысканное. Да и черт знает как такое построили. Все-таки Средние века! Правда, еще в Древнем Египте громоздили гигантские пирамиды, и вообще в разных местах планеты находят странные штуки: то гигантскую колонну из чистого металла, который можно получить только методом порошковой металлургии, но колонне той тысячи лет, то непонятно как доставленные в пустыню сверхгигантские блоки для храма Баальбека…

Ладно, то Восток, который дело тонкое, а здесь рациональная с пеленок Европа, она не станет делать пирамиды ни за какие пряники. Так что эта башня для чего-то служила, это не египетский Сфинкс, что только для красоты и загадочности…

Изумление закрадывалось все больше, наконец заполнило до кончиков ушей. Я еще понимаю, что на Востоке под руинами древних цивилизаций таятся еще более древние, все время их откапывают, но мы сейчас не на Востоке. Да и слишком безукоризненный расчет, слишком строгая форма, предельно простая, а Средневековье любит все украшать геральдическими львами.

За спиной послышались шаги, на мостик бодро взбежал Вебер, усики вообще уже приподнялись не только кончиками вверх, но вообще едва не подпирают широкие крылья носа.

— Какой же прекрасный вид, — провозгласил он восторженно, — с такого высокого места!

Ордоньес поморщился, на капитанский мостик может заходить только капитан и его первый помощник, но восторг магистр-капитана заставил великодушно заулыбаться.

— Да, — проговорил он жирным голосом кота, что сожрал целый кувшин краденой сметаны, — у нас тут… да…

— Что за маяк? — спросил я.

Вебер лишь повел глазом на исполинскую белую башню, тут же отвернулся и посмотрел вперед.

— Да какой это маяк?.. Так, просто камень. Торчит и торчит. Уже тысячу лет, как говорят.

Глава 3

Небо пылает пурпуром, на море закат потрясает воображение, отражаясь еще и в волнующемся зеркале бесконечного океана.

На его фоне «Ужас Глубин» прекрасен, как чудо научно-технической мысли, этот стройный корпус огромного корабля, голые мачты, от которых в строгом порядке натянуты едва видимые отсюда ниточки, длинный и острый бугшприт, что вообще-то тоже мачта, от него тянутся множество веревок к первой из двух мачт, что торчат посредине, начиная от самой верхушки и все ниже и ниже.

Когда пурпур и багрянец поблекли, мир озарился серебряным светом огромной луны. Море вокруг корабля заиграло, переливаясь жидким серебром, будто под нами океан ртути, волны тяжелые, с наступлением ночи вообще перестают покачивать корабль, затихают, засыпают…

Ордоньес все еще смотрит вдаль, оттягивая момент, когда надо спускаться в каюту.

— Красиво, — произнес я наконец с сожалением, — но, увы, надо идти мыслить.

— А здесь? — спросил он.

Я изумился.

— Стоять вот здесь, смотреть на такую красоту и… мыслить? Вы с ума сошли! Нет, я пошел вниз, в ту нору. Пусть меня никто не беспокоит, я так уйду в свои государственные планы, что меня и отыскать не удастся!

Он тихо засмеялся, я спустился с мостика, внизу густая тень, там проскользнул мимо двери и неслышно пробрался к борту, откуда час назад заблаговременно спустил веревку.

Сонный вахтенный смотрит в ту сторону, куда плыли почти весь день, я тихохонько перелез через борт и начал спускаться по веревке. Вода даже с первого прикосновения не показалась холодной, а через минуту уже решил, что напоминает только что сдоенное молоко. Теплая и желанная, сама подсказывает, чтобы я превратился в огромную сильную рыбину… или не рыбину, но нечто с сильными плавниками и хвостом, способным работать, как гребной винт повышенной мощности.